Ричард Армитидж побывал в Париже, чтобы представить свой новый шпионский сериал «Берлинский отдел», в котором он играет агента ЦРУ, отправленного в столицу Германии, чтобы выявить источник утечки информации. Не приукрашивая он рассказывает о собственном подходе к профессии и имеющихся в его распоряжении выборах – добровольных или наоборот – в своей уже успешной карьере, где он находит баланс между крупномасштабными проектами и независимыми фильмами, большим экраном и ТВ, с малой толикой работы в театре.

Вы так же боитесь американцев, как поется в заглавной песне к сериалу в исполнении Дэвида Боуи «Я боюсь американцев»?

Помню точно, где я был, когда в первый раз услышал нашу песню к титрам. Это было в Лос-Анжелесе на мероприятии, посвященном продвижению сериала. Предвыборная кампания в Америке шла полным ходом, так что эта песня просто пронзила меня. Нам всем следует бояться. Не только американцев, но любого, кто выступает с позиции столь сильной власти. Эта песня – довольно классный выбор для нашего сериала.

Вы один из тех многих актеров, кто использует музыку для подготовки к роли?

Да. Я все время использую музыку. Это самый быстрый способ войти в образ героя. Я могу зачитываться материалом и уместить в своем разуме большой объем информации, но когда я на съемочной площадке, послушать музыку – самый быстрый способ погрузиться в образ.

А какого рода музыку для примера?

Для первого сезона «Берлинского отдела» я слушал саундтрек к фильму 2006 года «Жизнь других», одному из моих любимых фильмов последних лет. Уже потом я узнал, что главный оператор этого фильма, Хаген Богдански, был и нашим главным оператором. Саундтрек довольно старомоден, но он действительно помог мне найти ритм сериала, прочувствовать внутреннюю натуру героя, своего рода одиночки перед лицом очень сложного мира.

Второму сезону присущ более быстрый ритм.

Да, определенно. Для него я меньше слушал музыку. Думаю, так как мой герой с того момента находится под прикрытием, мои материалы для чтения были более полезны тогда. Я искал дополнительную информацию в новостях, которой в то время было в избытке. Во Франции был избирательный период, так же как и в Польше, Австрии или (опять же) Германии.

Это всегда непросто – создавать сериал, черпающий сюжет из новостей.

Да, всегда слегка запаздываешь.

Тема очень быстро может стать не актуальной.

Да, мы это понимали. Мы стремились идти в ногу со временем, но не быть слишком конкретными. Мы должны были оставаться в вымышленном мире. Если вы выбираете тему президентских выборов в США, к примеру, то вы уже в струе актуальности, как только вышли в эфир. Посмотрим, что будет главной темой 3 сезона. Я пока не знаю.

Сериал продлен на третий сезон.

Да, но я не знаю, буду ли я в нем.

Вы не погибли в конце второго сезона.

Знаю, но меня еще не звали. Посмотрим. (Улыбается)

Ваши герои часто погибают в фильмах и сериалах.

Точно. Мне присущи те качества, которые люди хотят уничтожить. (Улыбается)

Это есть в вашем контракте? Пункт, где говорится «Я хочу умереть»?

(Улыбается) Не знаю, откуда это пошло. Должно быть, во мне есть что-то, что заставляет людей хотеть меня отмутузить или убить. Или меня хотят видеть участвующим в актах жестокости, хотя я самый миролюбивый человек, которого только можно встретить. И тем не менее, мои герои постоянно причиняют людям боль.

Какая ваша любимая смерть? Смерть Торина в «Хоббите»?

Думаю, да. Она задела меня за живое, еще когда я читал книгу ребенком. Как только ты получаешь роль, то понимаешь, что рано или поздно придется сыграть эту сцену, и это эпохальная смерть, очень благородная. У меня не было права на ошибку. Она должна была быть благородной и красивой. Но сценаристы так прекрасно поработали над сценой, что воплотить ее было несложно.

Если считать «Призраков» и «Ответный удар», это ваш третий шпионский сериал. В первых двух вы подвергались пытке водой (симуляция утопления). Где две, там и три?

Нет! (Смеется) Я хорошо усвоил урок. Для «Призраков» я согласился, чтобы понять, на что это похоже. Для «Ответного удара» и речи быть не могло. Ни за что на свете! В «Ответном ударе» пытка была не настоящей. В «Призраках» это длилось всего лишь 20 секунд, но этого хватило на всю оставшуюся жизнь. Каким идиотом я был! Зачем я на это пошел?

Это самая экстремальная сцена, в которой вам пришлось сниматься?

Нет. Еще хуже была сцена под водой в «Первом мстителе». Я просто боюсь воды. Мне пришлось погружаться глубоко под воду. Это был первый раз, когда я спустился так глубоко, и когда я посмотрел на поверхность... Могу сказать, что для меня это было испытание. У меня все еще бывают кошмары. (Смех)

Возвращаясь к «Берлинскому отделу», как вы создавали образ вашего героя? В «Хоббите» для роли Торина или в «Ганнибале» для роли Фрэнсиса Долархайда в вашем распоряжении были книги, а что вы использовали для «Берлинского отдела»? Сценарий? Беседы с исполнительным продюсером? Свое воображение?

Все вышеперечисленное в совокупности. У меня был сценарий, я мог побеседовать с исполнительным продюсером. Мы обменялись идеями, а затем я создал свою собственную биографию моего героя. Я использовал все, что только можно. В проектах, подобных «Берлинскому отделу», тема скорее связана с настоящим и будущим, нежели с прошлым. Но для меня важно создать прошлое, чтобы дать герою воспоминания или опыт, который поможет ему в той или иной ситуации в настоящем. Мне очень нравится этот процесс. Я создал фотоальбом его жизни в Германии, добавил заметок о его семье, работе, военной подготовке… Так что я мог черпать оттуда вдохновение, как только это понадобится для сцены.

Вы играете инстинктивно или скорее вы тот, кто будет думать наперед непосредственно перед началом сцены?

Немного и того, и другого. Я начинаю с чтения, читаю так много, как это возможно, чтобы потом было от чего отталкиваться. Потом смотрю фильмы, просто для удовольствия. Наконец, использую музыку. Таким образом, когда я на площадке, в голове у меня уже все разложено по местам, и я могу играть инстинктивно, быстро реагировать. Думаю, нет ничего скучнее, чем наблюдать за актером, думающим на экране. Все должно быть хорошо продумано до съемок.

Вы думаете, актер сродни шпиону? Оба должны носить маски и примерять чужие личности.

Без сомнения. Во втором сезоне мой герой работает под прикрытием и вынужден притворяться кем-то другим. До сих пор помню, как задавался вопросом, использует ли шпион тот же подход, что и актер, создавая другую личность. Он должен стать реальным человеком, не вымышленным. Как мне кажется, все зависит от обладаемых им знаний о той личности, кем он должен стать, а не столько от голоса и того, как этот кто-то двигается.

Думаете, из вас вышел бы хороший шпион?

Думаю, да. У меня есть способность растворяться в толпе. Я могу сделаться невидимым, так что люди не замечают меня, когда я иду по улице. Не знаю, откуда это появилось.

Так как будучи знаменитым, вам приходится бегать от папарацци и растворяться в толпе?

Возможно. Просто чуть опускаешь голову, держишься в тени, и тогда люди смотрят сквозь тебя, как бы не видят. Да, думаю, из меня вышел бы хороший шпион.

«Берлинский отдел» – сериал со сложной историей, которая требует времени для полного развертывания. Было ли у вас это ощущение, когда вы читали сценарий или снимались?

Да, но в основном потому, что другие сериалы, которые я смотрю, обычно начинаются с важных или шокирующих событий, которые используются, чтобы удержать зрителя у экрана. На самом деле это просто уловка. Постепенное сюжетное развитие, как в «Берлинском отделе», не менее эффективно. Если вы постепенно узнаете персонажей, и они достаточно увлекательны, вы останетесь с этой историей. Но не уверен, к чему возвращается аудитория – к хорошей истории или к хорошему герою. Думаю, замечательно, если есть и то, и другое, сомневаюсь, что зрители останутся у экранов, если история хороша, а герои нет. Они возвращаются к героям. Если взять «Большую маленькую ложь», сюжет не так уж уникален. Интерес вызывали именно эти жизни, эти герои. В каком-то смысле сюжет был довольно расплывчатым и скрытым. От этого сериала у меня было ощущение, что ты хочешь последовать за жизнью этих героев. В случае шпионского триллера трудность заключается в том, что сюжет имеет решающее значение. Это то, что связывает персонажей. Они реагируют на сюжет. Это дилемма сценаристов. Но всегда легче смотреть сериалы, когда они исключительны, как «Большая маленькая ложь» или «Рассказ служанки». Последний довольно трагический, к тому же. Но в том и другом случае я с нетерпением ждал следующей серии.

А «Берлинский отдел»?

Я не видел ни одной серии. Я в нем играю, так что нет нужды смотреть сериал. (Смеется)

Но даже если у вас главная роль, это все равно набор серий и сюжетных ответвлений, а также сцены, в которых вы не появляетесь.

Но я читаю сценарий целиком. Смотреть свою собственную работу для меня слишком. Я предпочитаю наблюдать работы других. (Смеется)

Я не видел всех ваших ролей, но вы часто играете угрюмых и темных героев, тогда как в жизни вы, похоже, полная противоположность.

Сложно быть позитивным в «Берлинском отделе». Я пытался отыскать какой-то юмор, но я во власти сценаристов. Вы не можете предпринимать попытку, когда предпринимать нечего. (Смеется) Тема «Берлинского отдела» очень серьезна. Политика – это серьезный вопрос. Очень сложно отыскать позитив в моем герое. И все же, я пытался.

Вы не хотели бы когда-нибудь сыграть в комедии?

Я играл в прошлом году на Бродвее в пьесе «Любовь, Любовь, Любовь» по Майку Бартлетту. Это было очень ободряюще. Я все еще в поисках хорошей комедии. Всегда.

Вы упомянули театр. Что привлекает вас в сцене, чего вы не можете найти на телевидении или в кино?

Это совершенно другое. Обычно вы работаете со сложными текстами и контролируете повествование два-два с половиной часа, не прерываясь. И я обожаю это. Мне нравится ответственность – держать шоу в моих руках и предлагать его зрителю. Я начинал с театра и сцена для меня всегда означает счастливые моменты. Мне нравится энергия. Это все равно что быть в движущемся поезде, с которого не можешь сойти.

И вы работаете без страховки.

Без страховки. Если ты допускаешь ошибку, то должен адаптироваться и продолжить.

Я всегда думал, что театр — сфера наибольшей власти актера, фильм — режиссера, а сериал — сценариста.

В точку. Без сомнения. В фильме ты всегда отдан на откуп выборам монтажера и режиссера. В сериале ты во власти авторов в контексте разворачивания сюжета, с надеждой на то, что они хорошие сценаристы. Но на сцене, как только начинается действие, вся творческая группа и режиссер исчезают, остаются только зрители и ты. В конечном счете только ты. Весь контроль в твоих руках. Это потрясающе.

Если бы пришлось выбирать между этими тремя видами искусства, вы выбрали бы сцену?

(Он закусывает губу) Я не хотел бы быть вынужденным выбирать. Но полагаю, что в последние десять лет своей карьеры я был бы счастлив, если бы мог быть на сцене каждый вечер. Не работая в театре в конце моей карьеры, я не был бы удовлетворен.

Вы пошли в кино и на телевидение, чтобы сделать себе имя.

Да.

А было ли в этом также желание заработать состояние, чтобы потом играть в театре?

Скорее, чтобы заработать себе репутацию и рассматриваться на роли в театре, чем чтобы заработать состояние. Поэтому-то удивительно, как мало у меня театра в последние годы. (Смеется)

Когда вы играли в «Хоббите», фильмы были очень известны и все о них говорили. Как это изменило вашу карьеру?

Успех фильмов, как финансовый, так и зрительский, открыл мне много возможностей, которых у меня бы не было в противном случае. И этот эффект все еще не рассеялся полностью. Мне повезло.

И тем не менее, после «Хоббита» вы появлялись в основном в независимых фильмах и ТВ-сериалах, а не в блокбастерах масштаба «Хоббита».

Я брался за то, что мне предлагают. Это не всегда мой выбор. (Смеется)

Вы помните, почему решили стать актером?

(Он задумался) Я начинал с танцев и пения. Работал в мюзиклах, на сцене, и все говорили мне улыбаться, как если бы я наслаждался тем, что делаю. Тогда я сказал себе, если бы я действительно наслаждался тем, чем занимаюсь, я бы улыбался. Путь мюзиклов не был верной тропой для меня. Я всегда был большим книгочеем и это всегда подпитывало мое воображение. Я как будто проживал каждую прочитанную историю. Изучая Уильяма Шекспира для школьных экзаменов, я посетил Королевскую Шекспировскую Компанию, исполняющую «Сон в летнюю ночь», и просто не мог поверить тому, что развернулось перед моими глазами. Связь между зрителями и актерами на сцене. Я понял, чем хочу заниматься.

И что же вам нравится в вашей работе?

Мне нравится, что каждый новый день не похож на предыдущий. Что каждая новая роль открывает новые горизонты, новые области исследований. Я так многому научился. Я люблю музыку, изобразительное искусство и литературу и могу использовать все это для моей профессии. Это мои рабочие инструменты.

Как вы описали бы свою эволюцию как актера с начала карьеры?

Думаю, все сводится к тому, что сегодня я больше не боюсь. В начале я смущался того, что могу что-то не так сделать или сделать неправильно или что буду выглядеть глупо. Сегодня я почти ищу возможностей выглядеть глупо или уязвимо или наделать как можно больше ошибок. В некотором смысле это противоположно тому, чтобы быть под прикрытием.

Стали ли вы таким актером, каким мечтали стать, когда начинали?

Еще нет. Я еще недостаточно бесстрашен. Вообще это волнообразно. Но я уже подступил к этой мечте. Были моменты моего исполнения, особенно во время «Сурового испытания» по Артуру Миллеру, когда я чувствовал, что ничего не контролирую. Этого я и ищу: потери контроля.

Вы часто играете плохих парней. Что вам нравится в таких героях?

Мне нравится непокорность. Нравится, что ты можешь быть непокорным благодаря своему творчеству. Как всякий человек я должен быть вежлив в жизни, аккуратен и корректен, чтобы никому не причинить боль. В вымышленном мире я могу быть настолько омерзительным, насколько захочу. Это выход. (Смеется)

Правда ли, что вы прослушивались на роль Пеннивайза для фильма «Оно»?

Да. Это был отличный персонаж. Для меня каждое прослушивание – это возможность открыть что-то уникальное. Если я получаю роль, отлично. А если не получаю, это все равно остается отличным опытом.

Многие актеры переходят к режиссированию. Это также ваша цель?

Я бы хотел, но не думаю, что достаточно умен для этого. Я здорово справляюсь, когда имею дело с чьим-то чужим видением. Не думаю, что у меня есть эта творческая спонтанность, которая создает видение с нуля. Но будущее покажет.

Если так случится, есть ли у вас уже на уме какой-то проект?

Пока нет. С другой стороны у меня есть проект для продюсирования, который я мечтаю воплотить в жизнь. Он называется «Бриджит Клири». Это своего рода ирландская история любви, в которой муж сжигает свою жену, думая, что она ведьма.

Миленько звучит...

Слегка мрачно, безусловно. (Смеется)