Я несколько раз меняла отношение к сценарию. После первого прочтения было некоторое раздражение: «Что они сделали с Чеховым!», потом время прошло, страсть улеглась, прочла более спокойно — и вдруг открылась чакра)) Риксон сделал с пьесой очень простую вещь — убрал излишний психологизм, то, что заставляет время от времени задумываться: «Так о чём же эта пьеса??» и сделал многие аспекты менее многозначными и символичными. Как будто снял лишние покровы, оставив скелет… Пока читала размышления Ричарда, был момент отчуждения: ну, нельзя так, слишком это однозначная трактовка, нельзя опрокидывать текст на реальную жизнь, не в этом функция искусства, и проч. Но, видимо, делать выводы нужно после просмотра спектакля, по завершению восприятия) Получилось проще, но убедительнее. И у меня этот вывод, действительно, совпадает с трактовкой: сюжет сам по себе является самодостаточным, и не правы те, кто, ставя Чехова, отодвигает в сторону содержательную канву и сосредоточивается на тексте диалогов. Не потому что западный ум не способен воспринимать тонкости русского мышления. Просто за этими тонкостями часто пропадает возможность и желание критически что-то оценить в происходящем — ведь все такие умные, загадочные, душевные… Только почему-то несчастные!! Как объяснить?? А вот у Риксона это объяснение, по-моему, очень точно представлено: человек с чувством ответственности и любви трудится многие годы, чтобы однажды его питомец снисходительно бросил ему: «Ну, что за непрактичность, ей-богу! Продадим всё в чёртовой бабушке и на вырученные деньги заживём!»
Во всех без исключения отечественных постановках акцент сделан на том, что Серебряков не оценивает должным образом усилий Вани и Сони, не видит их скрытых талантов, и они обижены на него именно за это. Поэтому монолог Вани, как правило, очень патетичен: «Из меня мог бы выйти Достоевский или Шопенгауэр!» — и все смеются. Потому что в таком контексте он, действительно, бесплодный мечтатель и неудачник — нашёл, у кого искать уважения и сопереживания! Но это не так — достаточно простой и искренней благодарности и элементарной помощи, чтобы Ваня расцвёл)
Но вот Риксон, устраняя некоторые психологические акценты, обнажает суть: все, кто работал на это имение, после его продажи окажутся на улице. И получается, что тот, кто упрекает добрых работяг в непрактичности — просто упырь, позволяющий себе роскошь быть практичным за их счёт. В этом и трагикомедия: Ваня и Соня очень практичны, потому что делают всё, чтобы не лишить семью куска хлеба; но неблагодарные родственники тянут и тянут из них последние соки, и называют это практичностью. Но, к чести Вани и Сони, имение удаётся спасти, и это говорит именно об их практичности, что бы там ни молол Серебряков.

На мой взгляд, для постановки в пьесе есть один по-настоящему сложно воплотимый персонаж — Елена. Я видела много очень по-разному сыгранных войницких, астровых и серебряковых, нянюшек, соней и телегиных. И были разные образы Елены — все одинаково плохи))) Потому что у других персонажей выпуклые, многослойные характеры, актёру достаточно работать с уже имеющимся «материалом», чтобы создать что-то по-настоящему своё. Елена же — как воплощение пустоты, которую, если чем-то заполнять, можно погрешить против авторского замысла… По-моему, Чехов вложил в неё всю противоречивость и непоследовательность собственного отношения к женщинам: как умный и проницательный, сочувствующий и всю жизнь страдающий человек, он не мог быть пошляком; но как сын своего времени и в силу субъективных особенностей, он часто балансировал на грани пошлости и цинизма. И мне подумалось, что в этой постановке режиссёр принял самое простое решение, фактически, оно перед глазами с момента чтения пьесы: пустота Елены и есть её полнота и глубина))) Потому что пустота не равнозначна глупости; чтобы быть пустым, нужно сначала опустошиться — что и произошло с Еленой, несмотря на её молодость. Она не бесталанна, образованна, но не смогла найти этому применение в жизни. Почему — другой вопрос. Чехов слишком умён, чтобы опускаться до социальной агитки — дескать, нет места женщине в мужском мире начала ХХ века. Он высказывается устами Сони: даже в самом патриархальном, традиционном, замшелом мире найдётся, чем заняться. Хотя бы учить детей… Нужно ценить сиюминутный всплеск искренних чувств, из них складывается жизнь. Дети полюбят её, ведь она такая красавица и умница. Но в ответ Елена лишь пожимает плечами и замыкается. Она уже обленилась душой, живя рядом с таким мужем (либо же имея к этому свои собственные задатки). У неё нет такой силы воли, как у Сони.

Эми Лу стала для меня просто открытием, продолжаю считать, что вся постановка — её бенефис. Во всех других трактовках Соня слишком хрупка, слишком покорна, а вот здесь она не утратила ментального колорита, но стала очень сильной. В её присутствии мужчины умолкают — иначе, чем в присутствии Елены (Прекрасной) — от скрытого уважения и какой-то весомости каждого её слова. Если с самого начала ясно, что дядя Ваня хранитель Дома, то Соня — хранитель душевного спокойствия дяди Вани. И взгляд Астрова на неё весьма красноречив в конце: да, сейчас ему нужно уйти, но — дайте время…

В общем, среди огромного количества самодеятельной продукции, выдаваемой за профессионализм, это — по-настоящему высокое искусство.