Очень стеснительный мальчик
A very shy boy
Опубликовано в "Fangoria", 30.08.15. Автор Willian Bibbiani, перевод Rikka
Читайте также:
Для нежеланного ребенка, выращенного жестокой бабушкой в доме престарелых, окруженного смертью и отвергаемого из-за внешнего изъяна, Фрэнсис Долархайд очень далеко продвинулся в этом мире.
В качестве героя второго романа Томаса Харриса «Красный Дракон», он погружает читателей внутрь пугающей души серийного убийцы, который следит за семьями, проникает в их дома и превращает их в мертвые тела, вставляя им в глаза зеркальные осколки, чтобы они могли его увидеть и даже полюбить. Он был оживлен благодаря превосходной игре двух актеров - Томаса Нунана и Ральфа Файнса, вдохновив даже не один, а два кинофильма – «Охотник на людей» (1986) Майкла Манна и «Красный Дракон» (2002) Бретта Ратнера.
И сейчас Фрэнсис Долархайд, известный как Зубная Фея (это имя он ненавидит) или Великий Красный Дракон (а вот это ему нравится), появляется снова в нашумевшем телесериале «Ганнибал», в котором ему посвящены 6 последних серий третьего сезона. Здесь Долархайду, которого на этот раз играет Ричард Армитидж, уделяется больше времени на экране, чем когда-либо, чтобы увлечь нас и привести в ужас.
«Ганнибал» изображает специфическое безумие Долархайда всесторонне, с ответственностью, не оставшейся незамеченной Армитиджем, который вел личные дневники, документируя ужасающие границы разума Красного Дракона. FANGORIA очень обстоятельно поговорила с Ричардом о том, что направляет Долархайда, как он снова возрождается к жизни, и почему спустя столько лет мы по-прежнему любим его.
Фрэнсис Долархайд – герой, которого мы знаем вот уже 30 лет. Мы все еще им увлечены и пытаемся его разгадать. Кем или чем на ваш взгляд является Долархайд?
Боже, это очень обширный вопрос! Я не осознавал, что прошло уже 30 лет. Это любопытно. Все, что направляло меня к этому герою, все, что я получил из реакции людей на него, было тем, что заинтриговало меня, когда я взялся за книгу. От шока на лицах людей (видевших предыдущие два фильма), когда говоришь им, какую роль собираешься играть, до настоящего исследования книги и видения своего рода психологического портрета, который Томас Харрис выстраивает для героя.
Это было именно то, что привлекает меня во всей моей работе, потому что я достиг той зрелости, когда мне нравится играть героев примерно моего возраста, самоощущение которых глубоко связано с тем, как они были воспитаны, или с окружающей обстановкой, в которой они выросли. Другими словами, с их природой. С помощью этого героя Томас Харрис добивается удивительной вещи, в которой нет извинения или оправдывания. Он просто показывает вам путь следования этого человека и то, каким образом он достигает этой ступени развития своего разума и тела, по-настоящему себя не постигающий и не обязательно нравящийся себе. На этой ступени он пытается меняться и развиваться. Мне он кажется тем, кто пытается сбросить свою собственную кожу, как в физическом, так и в психологическом смысле.
Долархайд всегда был связан с превращением, но из чего проистекает это превращение? Когда мы видим его в первой сцене, он кажется очень тихим, потерпевшим поражение, пока не открывает для себя работы Уильяма Блейка.
Да, и опять же это именно то, что привлекло меня, потому что я чувствую, что в определенной мере имею к этому отношение. Большую часть своей жизни я провел, анализируя себя, немного недовольный собой; наблюдая за другими сквозь себя и наблюдая за собой через других. Думаю, из-за этого я и стал актером. В какой-то мере я пронес это сквозь своего героя, ведь в его жизни пробуждение происходит очень поздно. Я думаю, что большая часть того, кем он является, получена им от других людей, начиная с того, что он был оставлен собственной матерью, помещен в приют, до усыновления семьей, презирающей его, осмеивающей и порицающей. Все, что он усвоил о себе, было получено через окружающую его обстановку, которая была чрезвычайно негативна.
Поэтому взрослый человек, которого вы видите, по большому счету все еще ребенок, застрявший в теле мужчины, так и не вышедший из детского возраста. Его память до сих пор переживает мучительную юность. Он не способен сбежать от этого, хотя его тело уже выросло. Это маленькая внутренняя драма, происходящая внутри него: Он хочет стать мужчиной, но не может, потому что не живет в том социальном мире, в котором живем мы.
Мы часто говорим, что люди, которых мы считаем монстрами, являются результатом жестокого обращения, находя в этом объяснение, но в Долархайде мы видим, что он тот, кто он есть, потому что приспособился к жизни с жестоким обращением. Он не реагирует на стимулы так, как на них реагируют так называемые «нормальные» люди.
Да, и в некотором смысле, я верю, что ключ к этому лежит в приспосабливании и выживании. Здесь уместно сравнение с выживанием тараканов. Эти насекомые противны людям, и мы веками пытались их истребить, но они эволюционировали и стали как бы неуязвимыми. Я склонен думать, что Долархайд находится в собственном подобном неуязвимом мире. Я не имею в виду физически, хотя это было бы справедливо.
Здесь есть некое странное раздвоение между его устойчивостью и хрупкостью. Это то, что делает его бесконечно привлекательным: внутри физически неуязвимого мужчины находится ужасно хрупкий ребенок. В определенном смысле его становление происходит, когда он становится физически сильнее, мощнее и мускулистее, это и есть его собственное намерение. Он защищает хрупкого ребенка и почти позволяет ему жить внутри этой брони, которая в итоге становится Драконом. Но я не знаю, осознает ли он это в том смысле, в котором это делаю я. Я понимаю это в нем только потому, что изучил эту сторону. Мне кажется, он живет в мире чувственности, без настоящей рациональной основы.
Вы думаете, Долархайд может посмотреть на свои поступки со стороны или он настолько изолирован, что никакие другие перспективы его не затрагивают?
Если честно, я не знаю, есть ли у него ощущение себя в мире. Мне кажется, он настолько изолирован, что не смотрит телевизор и не имеет связей с социальными медиа (смеётся). Единственная вещь, которую он по-настоящему знает, это работа в лаборатории с кинопленками, которые он сосредоточенно изучает. Думаю, возвращаясь домой, он ежеденевно исследует и исследует эти пленки. Он один из наблюдателей жизни. В определенном смысле он живет опосредованно, через эти кусочки пленок, которые он смотрит. Он наблюдает за семьями, наблюдает за людьми. Он видит в фильмах жизнь, которой у него никогда не будет.
Мне кажется, в определенной степени, преступления... шаги к этим преступлениям – это он, открывающий дверь и крадущий что-то для себя. Но это странно... В том, что он делает, присутствует своего рода артистизм. Это то, что Томас Харрис очень интересно описал. Когда он в первый раз сидит и смотрит отснятый материал (кажется это убийство Лиддсов), он очень недоволен нехваткой мастерства, с которым снят фильм, и испытывает отвращение к самому себе и тому, как фильм смонтирован. Это не так прекрасно и необыкновенно, как он мечтал, а скорее примитивно и отвратительно. Он понимает это и поэтому совершает преступление снова, но при этом старается сделать свой фильм лучше.
Это только одна из попыток объяснить, потому что я вижу его пытающимся достичь прозрения, но через темный, очень тревожный путь.
Думаете, он хочет такую семью? Или насилие происходит от возмущения, что другие люди имеют то, чего у него нет и никогда не будет?
Нет, на самом деле я не думаю, что он осознанно хочет что-либо разрушить. Мне кажется, он крадет что-то для себя. Он крадет источник жизненной силы. Он жаждет физического контакта. В нем происходит сексуальное пробуждение, но он не знает, каково ощущать его с живым, дышащим человеческим существом, потому что он живет в мире смерти.
Его первое сексуальное пробуждение в книге описывается в связи с забиванием куриц, и Харрис довольно аккуратно находит место для этого происшествия так, что оно смущает не так сильно, как могло бы. Но здесь возникает ассоциация с жестокостью, когда бабушка держит гигантскую пару ножниц у его гениталий, угрожая их отрезать, и затем его выражение чувств к ней проявляется, когда он стоит около нее с топором среди ночи, что с его стороны является искренней любовью. В этом нет жестокости. Это ребенок, не понимающий разницы между тем, что есть жизнь и что есть смерть. Живя в доме, полном людей на пороге смерти, доме, где дряхлые старики большую часть его детства являются товарищами по играм, ему очень не хватает молодости и жизненной силы.
Вот почему, когда наступает его сексуальное пробуждение, оно ассоциируется с ужасными вещами. Думаю, в определенном смысле мы все идем по жизненному пути, который был заложен в нас очень-очень рано, и это справеливо и для того, как мы проявляем себя в сексуальном плане.
Одна из самых трагических составляющих истории Долархайда - это то, что в его жизнь входит Риба Макклейн, и может показаться, что спасение или, по крайней мере, лучший путь находится где-то рядом, если бы только он мог подождать. Вы думаете, он чувствует то же самое или считает, что любовь такой женщины, как Риба, пришла только благодаря Великому Красному Дракону?
Это интересно, потому что у меня есть ощущение, что у него нет примера того, на что похожа любовь, на что похожи сопряженные с ней чувства. Когда он встречает её, возникает крайне необычная ситуация. Он никогда не был с живой женщиной. От любой женщины, которая может его узнать, он отступает в тень и избегает дальнейших контактов. Эта слепая девушка - тот человек, с которым ему впервые в жизни комфортно. У этого ощущения нет образчика и это в определённой степени есть расширение его возможностей; курс, который приводит его на путь становления, давая ему силу двигаться вперёд. Встреть её он год назад, возможно, он не стал бы тем, кем является сейчас.
Но я чувствую, что момент, когда он должен сделать выбор - отдать ее Дракону или сохранить для себя - это самое ясное понимание им самого себя на протяжении всей этой истории. Принимая во внимание все предшествующее, здесь он руководствуется своими чувствами и некоторой наивностью, он полностью осознает себя в этот момент. Это по-настоящему здравое пробуждение самопознания, и происходит оно в тот же самый момент, когда разум больного шизофренией действительно распадается на две части и Дракон становится существом вне его.
Когда мы разговаривали с Брайаном Фуллером, он был под большим впечатлением от того, как двигается ваш Долархайд. Не могли бы вы рассказать об этом?
Это пришло из того места в романе, где Харрис описывает стилизованную манеру движения героя перед камерой в доме убитых. Он сравнивает его с балийским танцором. Я внимательно присматривался к этой танцевальной манере, раздумывая, что Харрис имел в виду, выбрав именно ее. Но мне она казалась какой-то отчасти жеманной, с малохудожественной приторностью, что мне не понравилось. Однако я понимал, что это стилистическая вещь, в которой нужно найти что-то интересное.
В итоге это привело к изучению японского танца Буто. Это как биологическое изучение тела через музыку и движения, многие из которых очень короткие. Тело при этом окрашивается в белый цвет. Этот танец часто ассоциируется со смертью, беспокойством и мучительный болью, и тело в нем пребывает на пределе возможностей. Я подумал, что это идеально для Долархайда, потому что вы действительно видите все кости его тела, но также видите и как оно эволюционирует. Это все выглядит очень натянутым, интенсивным и сильным, и в то же время сексуальным, и я чувствовал, что все эти вещи могут дать герою нечто такое, что сделает его по-настоящему исключительным, потому что происходящее с ним большую часть времени – это не представление. Он один в комнате, один в своем доме, поэтому он ни перед кем не выступает. Это просто чувственная вещь, которая струится сквозь его тело, в определенном смысле Кафкианская*. Для меня это сродни превращению.
Я слышал, вы хранили дневник, похожий на дневник Фрэнсиса Долархайда?
Да, хранил (смеется)
Не могли бы вы рассказать, что значило хранение этих дневников для вас, и сколько их существует?
Да, было несколько вариантов. Чтобы с чего-то начать, я делал выписки из романа. Были всего лишь ручка, бумага и книга - все, что присуще дневнику. И я просто конспектировал значимые цитаты. Я всегда обращался к роману. Ближе к концу съемок мой экземпляр книги оказался довольно потрепанным, потому что я всякий раз возвращался к нему. Но затем я в некотором роде освободился от этого и попытался найти идеи за рамками поступков, о которых написал Харрис.
Это были всевозможные вещи. Я слушал много музыки, составил саундтрек и сделал большую подборку фотографий, частично очень подходящих, частично очень абстрактных. В самом начале, еще до того, как я по-настоящему начал исследовать своего героя, это были просто случайные вещи... Позже, если что-то неожиданно происходило, я оглядывался назад, присматривался к своим картинкам и думал: «А, вот где! Вот эта маленькая сцена».
Например, в трейлере к 3 сезону был эпизод, где вы видите татуировку на его спине. Я придумывал много образов, вроде средневековых пыток и корсетов, своего рода заковывания тела в кожу, железо и металл... И действительно, часть образов в моем воображении выглядела как татуировка, покрывающая его тело. Интересно, что многое из этого происходило интуитивно. Это было похоже на создание персонажа подсознательно.
Сейчас, когда вы сыграли эту роль, что сильнее всего пугает в Долархайде? Почему мы все еще говорим о нем и возвращаем его к жизни спустя столько лет?
Мне кажется, самая пугающая вещь в этом человеке... вернее, в том, кто был внутри его разума или в какой-то части... это то, что вы слегка влюбляетесь в него. Вы видите, какая у него трагическая жизнь, и хотите лучшего для него, несмотря на ужасающе темные вещи, которыми он увлечен, вы хотите, чтобы он от них избавился. Вы хотите, чтобы он выбрался на другую сторону. Именно этим и занимается Уилл Грэм в этой истории. Он видит, что этого человека еще можно спасти, что искупление для него еще возможно, тогда как Ганнибал стремится к другому: он хочет столкнуть его в темную бездну.
Что я нашел привлекательным в Долархайде – это то, что я никогда не расматривал его только как плохого парня. Я рассматривал его как сильно истерзанную душу; человека, который влюбляется в девушку, что, думаю, его очень пугает!
*Кафкианский
1. мрачный, угнетающий, наполненный иррациональностью и абсурдом (свойственными творчеству Кафки)
2. отличающийся запутывающей, бессмысленной, иногда зловещей сложностью.
В качестве героя второго романа Томаса Харриса «Красный Дракон», он погружает читателей внутрь пугающей души серийного убийцы, который следит за семьями, проникает в их дома и превращает их в мертвые тела, вставляя им в глаза зеркальные осколки, чтобы они могли его увидеть и даже полюбить. Он был оживлен благодаря превосходной игре двух актеров - Томаса Нунана и Ральфа Файнса, вдохновив даже не один, а два кинофильма – «Охотник на людей» (1986) Майкла Манна и «Красный Дракон» (2002) Бретта Ратнера.
И сейчас Фрэнсис Долархайд, известный как Зубная Фея (это имя он ненавидит) или Великий Красный Дракон (а вот это ему нравится), появляется снова в нашумевшем телесериале «Ганнибал», в котором ему посвящены 6 последних серий третьего сезона. Здесь Долархайду, которого на этот раз играет Ричард Армитидж, уделяется больше времени на экране, чем когда-либо, чтобы увлечь нас и привести в ужас.
«Ганнибал» изображает специфическое безумие Долархайда всесторонне, с ответственностью, не оставшейся незамеченной Армитиджем, который вел личные дневники, документируя ужасающие границы разума Красного Дракона. FANGORIA очень обстоятельно поговорила с Ричардом о том, что направляет Долархайда, как он снова возрождается к жизни, и почему спустя столько лет мы по-прежнему любим его.
Фрэнсис Долархайд – герой, которого мы знаем вот уже 30 лет. Мы все еще им увлечены и пытаемся его разгадать. Кем или чем на ваш взгляд является Долархайд?
Боже, это очень обширный вопрос! Я не осознавал, что прошло уже 30 лет. Это любопытно. Все, что направляло меня к этому герою, все, что я получил из реакции людей на него, было тем, что заинтриговало меня, когда я взялся за книгу. От шока на лицах людей (видевших предыдущие два фильма), когда говоришь им, какую роль собираешься играть, до настоящего исследования книги и видения своего рода психологического портрета, который Томас Харрис выстраивает для героя.
Это было именно то, что привлекает меня во всей моей работе, потому что я достиг той зрелости, когда мне нравится играть героев примерно моего возраста, самоощущение которых глубоко связано с тем, как они были воспитаны, или с окружающей обстановкой, в которой они выросли. Другими словами, с их природой. С помощью этого героя Томас Харрис добивается удивительной вещи, в которой нет извинения или оправдывания. Он просто показывает вам путь следования этого человека и то, каким образом он достигает этой ступени развития своего разума и тела, по-настоящему себя не постигающий и не обязательно нравящийся себе. На этой ступени он пытается меняться и развиваться. Мне он кажется тем, кто пытается сбросить свою собственную кожу, как в физическом, так и в психологическом смысле.
Долархайд всегда был связан с превращением, но из чего проистекает это превращение? Когда мы видим его в первой сцене, он кажется очень тихим, потерпевшим поражение, пока не открывает для себя работы Уильяма Блейка.
Да, и опять же это именно то, что привлекло меня, потому что я чувствую, что в определенной мере имею к этому отношение. Большую часть своей жизни я провел, анализируя себя, немного недовольный собой; наблюдая за другими сквозь себя и наблюдая за собой через других. Думаю, из-за этого я и стал актером. В какой-то мере я пронес это сквозь своего героя, ведь в его жизни пробуждение происходит очень поздно. Я думаю, что большая часть того, кем он является, получена им от других людей, начиная с того, что он был оставлен собственной матерью, помещен в приют, до усыновления семьей, презирающей его, осмеивающей и порицающей. Все, что он усвоил о себе, было получено через окружающую его обстановку, которая была чрезвычайно негативна.
Поэтому взрослый человек, которого вы видите, по большому счету все еще ребенок, застрявший в теле мужчины, так и не вышедший из детского возраста. Его память до сих пор переживает мучительную юность. Он не способен сбежать от этого, хотя его тело уже выросло. Это маленькая внутренняя драма, происходящая внутри него: Он хочет стать мужчиной, но не может, потому что не живет в том социальном мире, в котором живем мы.
Мы часто говорим, что люди, которых мы считаем монстрами, являются результатом жестокого обращения, находя в этом объяснение, но в Долархайде мы видим, что он тот, кто он есть, потому что приспособился к жизни с жестоким обращением. Он не реагирует на стимулы так, как на них реагируют так называемые «нормальные» люди.
Да, и в некотором смысле, я верю, что ключ к этому лежит в приспосабливании и выживании. Здесь уместно сравнение с выживанием тараканов. Эти насекомые противны людям, и мы веками пытались их истребить, но они эволюционировали и стали как бы неуязвимыми. Я склонен думать, что Долархайд находится в собственном подобном неуязвимом мире. Я не имею в виду физически, хотя это было бы справедливо.
Здесь есть некое странное раздвоение между его устойчивостью и хрупкостью. Это то, что делает его бесконечно привлекательным: внутри физически неуязвимого мужчины находится ужасно хрупкий ребенок. В определенном смысле его становление происходит, когда он становится физически сильнее, мощнее и мускулистее, это и есть его собственное намерение. Он защищает хрупкого ребенка и почти позволяет ему жить внутри этой брони, которая в итоге становится Драконом. Но я не знаю, осознает ли он это в том смысле, в котором это делаю я. Я понимаю это в нем только потому, что изучил эту сторону. Мне кажется, он живет в мире чувственности, без настоящей рациональной основы.
Вы думаете, Долархайд может посмотреть на свои поступки со стороны или он настолько изолирован, что никакие другие перспективы его не затрагивают?
Если честно, я не знаю, есть ли у него ощущение себя в мире. Мне кажется, он настолько изолирован, что не смотрит телевизор и не имеет связей с социальными медиа (смеётся). Единственная вещь, которую он по-настоящему знает, это работа в лаборатории с кинопленками, которые он сосредоточенно изучает. Думаю, возвращаясь домой, он ежеденевно исследует и исследует эти пленки. Он один из наблюдателей жизни. В определенном смысле он живет опосредованно, через эти кусочки пленок, которые он смотрит. Он наблюдает за семьями, наблюдает за людьми. Он видит в фильмах жизнь, которой у него никогда не будет.
Мне кажется, в определенной степени, преступления... шаги к этим преступлениям – это он, открывающий дверь и крадущий что-то для себя. Но это странно... В том, что он делает, присутствует своего рода артистизм. Это то, что Томас Харрис очень интересно описал. Когда он в первый раз сидит и смотрит отснятый материал (кажется это убийство Лиддсов), он очень недоволен нехваткой мастерства, с которым снят фильм, и испытывает отвращение к самому себе и тому, как фильм смонтирован. Это не так прекрасно и необыкновенно, как он мечтал, а скорее примитивно и отвратительно. Он понимает это и поэтому совершает преступление снова, но при этом старается сделать свой фильм лучше.
Это только одна из попыток объяснить, потому что я вижу его пытающимся достичь прозрения, но через темный, очень тревожный путь.
Думаете, он хочет такую семью? Или насилие происходит от возмущения, что другие люди имеют то, чего у него нет и никогда не будет?
Нет, на самом деле я не думаю, что он осознанно хочет что-либо разрушить. Мне кажется, он крадет что-то для себя. Он крадет источник жизненной силы. Он жаждет физического контакта. В нем происходит сексуальное пробуждение, но он не знает, каково ощущать его с живым, дышащим человеческим существом, потому что он живет в мире смерти.
Его первое сексуальное пробуждение в книге описывается в связи с забиванием куриц, и Харрис довольно аккуратно находит место для этого происшествия так, что оно смущает не так сильно, как могло бы. Но здесь возникает ассоциация с жестокостью, когда бабушка держит гигантскую пару ножниц у его гениталий, угрожая их отрезать, и затем его выражение чувств к ней проявляется, когда он стоит около нее с топором среди ночи, что с его стороны является искренней любовью. В этом нет жестокости. Это ребенок, не понимающий разницы между тем, что есть жизнь и что есть смерть. Живя в доме, полном людей на пороге смерти, доме, где дряхлые старики большую часть его детства являются товарищами по играм, ему очень не хватает молодости и жизненной силы.
Вот почему, когда наступает его сексуальное пробуждение, оно ассоциируется с ужасными вещами. Думаю, в определенном смысле мы все идем по жизненному пути, который был заложен в нас очень-очень рано, и это справеливо и для того, как мы проявляем себя в сексуальном плане.
Одна из самых трагических составляющих истории Долархайда - это то, что в его жизнь входит Риба Макклейн, и может показаться, что спасение или, по крайней мере, лучший путь находится где-то рядом, если бы только он мог подождать. Вы думаете, он чувствует то же самое или считает, что любовь такой женщины, как Риба, пришла только благодаря Великому Красному Дракону?
Это интересно, потому что у меня есть ощущение, что у него нет примера того, на что похожа любовь, на что похожи сопряженные с ней чувства. Когда он встречает её, возникает крайне необычная ситуация. Он никогда не был с живой женщиной. От любой женщины, которая может его узнать, он отступает в тень и избегает дальнейших контактов. Эта слепая девушка - тот человек, с которым ему впервые в жизни комфортно. У этого ощущения нет образчика и это в определённой степени есть расширение его возможностей; курс, который приводит его на путь становления, давая ему силу двигаться вперёд. Встреть её он год назад, возможно, он не стал бы тем, кем является сейчас.
Но я чувствую, что момент, когда он должен сделать выбор - отдать ее Дракону или сохранить для себя - это самое ясное понимание им самого себя на протяжении всей этой истории. Принимая во внимание все предшествующее, здесь он руководствуется своими чувствами и некоторой наивностью, он полностью осознает себя в этот момент. Это по-настоящему здравое пробуждение самопознания, и происходит оно в тот же самый момент, когда разум больного шизофренией действительно распадается на две части и Дракон становится существом вне его.
Когда мы разговаривали с Брайаном Фуллером, он был под большим впечатлением от того, как двигается ваш Долархайд. Не могли бы вы рассказать об этом?
Это пришло из того места в романе, где Харрис описывает стилизованную манеру движения героя перед камерой в доме убитых. Он сравнивает его с балийским танцором. Я внимательно присматривался к этой танцевальной манере, раздумывая, что Харрис имел в виду, выбрав именно ее. Но мне она казалась какой-то отчасти жеманной, с малохудожественной приторностью, что мне не понравилось. Однако я понимал, что это стилистическая вещь, в которой нужно найти что-то интересное.
В итоге это привело к изучению японского танца Буто. Это как биологическое изучение тела через музыку и движения, многие из которых очень короткие. Тело при этом окрашивается в белый цвет. Этот танец часто ассоциируется со смертью, беспокойством и мучительный болью, и тело в нем пребывает на пределе возможностей. Я подумал, что это идеально для Долархайда, потому что вы действительно видите все кости его тела, но также видите и как оно эволюционирует. Это все выглядит очень натянутым, интенсивным и сильным, и в то же время сексуальным, и я чувствовал, что все эти вещи могут дать герою нечто такое, что сделает его по-настоящему исключительным, потому что происходящее с ним большую часть времени – это не представление. Он один в комнате, один в своем доме, поэтому он ни перед кем не выступает. Это просто чувственная вещь, которая струится сквозь его тело, в определенном смысле Кафкианская*. Для меня это сродни превращению.
Я слышал, вы хранили дневник, похожий на дневник Фрэнсиса Долархайда?
Да, хранил (смеется)
Не могли бы вы рассказать, что значило хранение этих дневников для вас, и сколько их существует?
Да, было несколько вариантов. Чтобы с чего-то начать, я делал выписки из романа. Были всего лишь ручка, бумага и книга - все, что присуще дневнику. И я просто конспектировал значимые цитаты. Я всегда обращался к роману. Ближе к концу съемок мой экземпляр книги оказался довольно потрепанным, потому что я всякий раз возвращался к нему. Но затем я в некотором роде освободился от этого и попытался найти идеи за рамками поступков, о которых написал Харрис.
Это были всевозможные вещи. Я слушал много музыки, составил саундтрек и сделал большую подборку фотографий, частично очень подходящих, частично очень абстрактных. В самом начале, еще до того, как я по-настоящему начал исследовать своего героя, это были просто случайные вещи... Позже, если что-то неожиданно происходило, я оглядывался назад, присматривался к своим картинкам и думал: «А, вот где! Вот эта маленькая сцена».
Например, в трейлере к 3 сезону был эпизод, где вы видите татуировку на его спине. Я придумывал много образов, вроде средневековых пыток и корсетов, своего рода заковывания тела в кожу, железо и металл... И действительно, часть образов в моем воображении выглядела как татуировка, покрывающая его тело. Интересно, что многое из этого происходило интуитивно. Это было похоже на создание персонажа подсознательно.
Сейчас, когда вы сыграли эту роль, что сильнее всего пугает в Долархайде? Почему мы все еще говорим о нем и возвращаем его к жизни спустя столько лет?
Мне кажется, самая пугающая вещь в этом человеке... вернее, в том, кто был внутри его разума или в какой-то части... это то, что вы слегка влюбляетесь в него. Вы видите, какая у него трагическая жизнь, и хотите лучшего для него, несмотря на ужасающе темные вещи, которыми он увлечен, вы хотите, чтобы он от них избавился. Вы хотите, чтобы он выбрался на другую сторону. Именно этим и занимается Уилл Грэм в этой истории. Он видит, что этого человека еще можно спасти, что искупление для него еще возможно, тогда как Ганнибал стремится к другому: он хочет столкнуть его в темную бездну.
Что я нашел привлекательным в Долархайде – это то, что я никогда не расматривал его только как плохого парня. Я рассматривал его как сильно истерзанную душу; человека, который влюбляется в девушку, что, думаю, его очень пугает!
*Кафкианский
1. мрачный, угнетающий, наполненный иррациональностью и абсурдом (свойственными творчеству Кафки)
2. отличающийся запутывающей, бессмысленной, иногда зловещей сложностью.
1
0
Да, интервью становятся все интереснее, обширнее и философичнее. На протяжении всех ответов он плавно, слегка подводит нас к итоговым словам об отношении к Долархайду, отнюдь не осуждающее, а скорее наоборот, и правда о чем это я, это же интервью с Ричардом…......
Спасибо, Rikka, и помощницам тоже достанется по спасибо
Спасибо, Rikka, и помощницам тоже достанется по спасибо
