Аудиоподкаст шоу "Писательская рутина". Перевод - Ketvelin, АРктика.
То, как возникла эта история – этот проект, сильно отличается от того, как по представлению многих слушателей осуществляется публикация. Вы начитали довольно много историй эксклюзивно для Audible, а теперь написали историю, также начитанную вами же для Audible. Не могли бы вы рассказать нам, как возник этот проект? Всегда интересно послушать [об этом], ведь не все истории публикаций одинаковы. Да. Audible вдруг связались со мной через моего агента и спросили: “Будет ли интересно Ричарду написать криминальный триллер?” Думаю, они изучили имеющиеся у них данные о том, кто слушал меня, мои работы как чтеца, и о том, куда мой голос вписывается в том объеме начиток, сделанных мной для них. У меня действительно широкий набор стилей письма, но они сказали: «Мы думаем, что это [криминальный триллер] будет хорошей идеей», и я сразу ответил: “Да, да, да, я бы с удовольствием написал что-то”. Потом они сказали, что это будет только аудио. И я подумал – это уместно. Потом всплыло слово “писатель-призрак”. Я ощутил, что, поскольку собирался произнести эти слова, они хотели, чтобы я написал что-то, что буду читать сам от лица героя. Так мне пришлось вписать себя в собственную историю, если вы понимаете, о чем я.
Я не мог бы читать чьи-то слова, притворяясь, что они мои. Потому я сказал ясно: никаких “призраков”, я сам это сделаю. Так, предложенный ими эксперимент стал немного более ненадежным, поскольку они тогда не знали, могу ли я писать. Я предоставил им свой образец сценария и идею для сюжета. Им она понравилась, и мы начали развивать ее вместе. Я работал с редактором над структурой повествования и, знаете, это похоже на актерство. Вы проводите много времени, задавая вопросы, а моя работа заключалась в том, чтобы попытаться найти на них ответы, сделав историю более динамичной и упорядоченной.
Как я сказал, мы создали структуру, а затем я начал писать. Но писать интересно, зная, что все изменится – что-то сдвинется, что-то будет отфильтровано. Так что я никогда ничего не выбрасывал. Я хранил все в разных коробках, чтобы потом продолжить. Без всяких усилий, не осознавая этого, я представлял историю как мое телешоу, мой мини-сериал или фильм – воображая каждую сцену, каждый момент, каждую главу, а затем просто записывая все это. Я понимаю, что мой мозг работает очень визуальным образом. Я всегда знал это: когда я работаю над сценариями в качестве актера, границы моего воображения просто заполнены картинками. Я очень визуальный рассказчик, творческий. Так что я в основном сделал фильм в своей голове, а затем записал его.
Что опять же было очень приятно, но это означало, что я должен был отправиться в то место, о котором писал, и увидеть его, ради соблюдения точности деталей. Но в процессе написания я поймал себя на том, что обсуждаю с редактором сцены, кадры и тому подобное [киношное], но именно в этом заключался процесс.
Насколько иным было написание именно аудиокниги, а не романа, который позже записывают для аудио версии?
Процесс отличался, ведь я в действительности читал вслух каждое слово, чтобы убедиться в его музыкальном и структурном соответствии. Но ближе к концу... тот же процесс произошел в студии Audible. Был редактор, который следил за тем, чтобы вся грамматика была правильной и красивой, и все было хорошо отформатировано. Потому что, знаете ли, хотя на данный момент это в первую очередь аудиокнига, со временем она может превратиться в бумажную книгу. Вот так мы прошли весь этот процесс. Я имею в виду, что это немного похоже на нотную запись, потому что когда вы... без всей этой пунктуационной грамматики и всего на нужном месте, чтецы, которые начитывали других героев... это немного похоже на партитуру. Я должен дать им инструкции о том, как я это слышал, с точки зрения паузы, темпа и всего такого. Но, конечно же, в комнате звукозаписи было пару моментов, когда я думал: это неправильно, я должен использовать здесь другое слово, иначе оно не звучит. Всего одно или пара мест, так что я все еще редактировал в последнюю минуту и немного дорабатывал окончательный вариант.
Итак, давайте тогда поговорим о самой истории. Это Женева, и из того, что вы сказали до сих пор, это занятно, потому что вы пишете в гораздо большем количестве Измерений, чем то, что создано только для чтения на странице. К вам обращался Audible? Вы не хотите Призрачного писателя, вы хотите писать сами? Расскажите о первом моменте, когда вам в голову пришла идея того, что станет «Женевой».
Вы знаете, я прочитал много аудиокниг, много чужой литературы, а также прослушал довольно много. И я как бы понял свой собственный вкус и пытаюсь понять, что люди хотят от аудиокниги. И я знал, что хочу, чтобы это было написано от первого лица. Я читал «Доктор Джекилл и мистер Хайд» для Audible, и мне очень понравилась идея своего рода докторской диссертации о психически нездоровом человеке. И очевидно, что в «Доктор Джекилл и мистер Хайд» он пишет о себе. Так что в этом заключалась моя первая идея: я собирался создать персонажа Дэниела Кольера, который описывал тематическое исследование, объектом которого оказалась его жена. А потом я подумал: она — ядро истории, и все те психологические пытки, через которые она проходит, я бы хотел, чтобы это тоже было пережито от первого лица. Поэтому я написал обоих главных героев от первого лица. И я также черпал вдохновение у Сары Гилберт, которая в то время была в центре внимания новостей о вакцине AstraZeneca. И я просто подумал, что использую эту идею о блестящем ученом, которая начинает испытывать проблемы с собственным психическим здоровьем, просто как краеугольный камень того, кем должна была стать эта женщина [героиня]. А потом я просто начал экспериментировать с персонажем... Дэниел был лектором, поэтому я хотел, чтобы он разговаривал со своими учениками и со слушателями/читателями одновременно.
Вы пишете в [определенном] жанре. Я имею в виду, что мы говорили о Харлане Кобене и о других формах психологического триллера, но это то, как вы пишете. Насколько вы задумывались о правилах игры того жанра, в котором пишете, с точки зрения слов на странице, что именно вы пишете, как вы структурируете свои главы, оставляете отвлекающие маневры и оставляете короткие главы, чтобы быстрее перейти к следующим? Насколько вы задумывались об этом, Ричард?
Знаете, когда я только начинал, то вообще не думал об этом жанре. И я полагался на своего редактора, который очень опытен в этой области, чтобы направлять меня. Я... На уровне личного вкуса я действительно очень хорошо осознавал риск обмануть аудиторию, так что отвлекающие маневры могут быть для меня действительно проблемой. Они беспокоят меня, и я очень расстраиваюсь. Конечно, с точки зрения телевизионной драмы, есть некоторые писатели и режиссеры, которые делают это очень хорошо, и некоторые другие, которые в конце очень разочаровывают, и вы думаете: подождите секунду, я потратил столько времени, столько инвестиций – и это все ушло в никуда. Так что я действительно осознавал это, но в то же время я не люблю вещи, которые слишком аккуратно завязаны и чрезмерно объяснены. Я думаю, что в этом жанре есть место для загадок. Так что я искал баланс между всеми этими вещами, но понимание того, какими должны быть стандартные положения, было важно, и мне также пришлось проглотить еще бОльшую пилюлю, полагаю, со своим злодеем. Потому что я делал ее слишком детализированной, и это было почти словно этот персонаж просто должен быть черно-белым, знаете, психом, чтобы заставить историю работать. Но я все еще думаю, что это важно, и я создаю другую трактовку прямо сейчас, и это... сделает все максимально правдоподобным, просто чтобы любой поворот или любой клиффхэнгер был объясним и понятен... чтобы был понятен, но без обмана аудитории.
*Кэт стопорит шибко скромную Катерину и подталкивает вперед* Вообще-то, на этот раз перевод - АРктика и немного Ketvelin, потому что почти всю работу выполнила ты себе на радость, а я только редактировала и конец подхватила. Такшта нефиг стесняться принимать заслуженную похвалу, коллега! "Всегда найдется кто-то... [кто не согласен с тобой]" (с) RCArmitage
Добавлено (18.02.2023, 13:13) --------------------------------------------- И еще новинки, в которых скоро появятся русские субтитры)
Декабрьский подкаст от канала Bestseller Experiment
И неизвестно как давно записанный (потому что Ричард сказал, что он "недавно прослушал Николу в самолете"), но только 16 февраля выпущенный эпизод Книжного клуба с Грэмом Нортоном.
Перевод замечательного радиоинтервью Ричарда Армитиджа в студии BBC Radio 5 с Нихалом Артанаяке
Интервью очень большое, и чтобы разместить его здесь, мне пришлось разбить его на 5 (!!!) частей.
Перевод сделала наша милая Ketvelin
Часть 1
Итак. Почему ты захотел сыграть этого человека, Ричард? Что такого было в этом человеке, что ты сказал: «Ок, я хочу прожить жизнь этого человека»?
Они прислали мне сценарии и подходили ко мне словно к животному, которое может испугаться. Они подходили как бы бочком и таки типа: «Это довольно деликатный материал, знаешь, посмотри, почитай». Если не принимать во внимание наготу, я просто обратил внимание на стресс-тест, которому подвергали этого персонажа. Он «растягивался» до предела, и я всегда считал, что это очень хорошая возможность для создания персонажа. Так что меня интересует то, чему одни люди, возможно, стали свидетелями, через что другие, возможно, прошли сами. Это чем-то похоже на сюжет «Человеческого опыта» (документальный фильм, основная цель которого – поиск ответа на вопрос «Что значит быть человеком?»), и я думаю, что это действительно хороший материал. Затем я прочел книгу Жозефины Харт, написанную от первого лица и...
«Ущерб».
Да, «Ущерб». На первых страницах это уже ощущается как признание человека, отягощенного чувством вины за то, что он сделал. И я подумал, что это действительно интересно. А потом я встретил Чарли Мерфи, и это скрепило мою сделку.
Если не сильно вдаваться в подробности, что искупает его поведение, если такое вообще возможно?
Я думаю, что саморефлексия и понимание того, что он сделал, которые присутствуют на самых ранних стадиях развития сюжета книги, когда он говорит – он начинает писать для читателя/слушателя, говорить с ним в конце своего рассказа. И я думаю, что дело в том, что... Это хороший вопрос, и его трудно согласовать с тем, что он сделал, но я думаю, что самопознание и самоанализ, которые исходят от явно интеллигентного и совестливого человека, который вел себя так, словно, по его мнению, все вышло из-под его контроля, – как наркоман.
Имеется ли вообще что-то (в тебе), что ты мог бы использовать для создания его образа?
Боже, это действительно сложно. Я не чувствую, что я... Я чувствую, что я достаточно дисциплинированный человек, у меня есть самообладание, и это исходит из моего прошлого. Но есть своего рода фантазийная версия твоей... Я думаю, что у каждого есть фантазийная версия их жизни, где они отметают всякую осторожность и позволяют сбить себя с ног. Потому что, по сути, то, что происходит с Уильямом, заключается в том, что он... Я всегда сравнивал это с притягивающим лучом «Звезды Смерти» из «Звездных войн», его как бы затягивает туда, и он убирает руки с руля и как бы… Для кого-то вроде него, в его возрасте, в его профессии, которая связана с точным контролем, у кого такая невероятная семья, возможность отпустить руль и быть втянутым – это почти фантазия, которая, полагаю, есть и у меня. Потому что ты должен управлять своей жизнью. Но я никогда не был в состоянии сделать это (отпустить руль), что, вероятно, хорошо.
Да. Чего не хватает в его жизни, раз эта женщина – эта молодая женщина – может так легко обвести его вокруг своего пальчика?
Не знаю, не хватает ли чего-нибудь. Я не думаю, что он ищет что-то, чего в ней нет. Он не охотится за интрижкой. Я думаю, что в своей жизни он ходит в пределах периметра. Мы много говорим о свободе воли, но я думаю, что его жизнь превратилась в рамки привычки и чего-то хорошо знакомого. И вот кто-то входит в его поле зрения, кто ослепляет его этим разрядом электричества, и это словно пробуждение. Морган Ллойд Малкольм говорит об этом как о перерождении и как о двух инопланетянах, которые нашли друг друга на чужбине. Я думаю, что это настигает его очень неожиданным образом. Но в его жизни нет ничего, что было бы не так. Просто его шаблоны привычного ломаются.
Но, как ты заметил, чтобы добиться того положения в жизни, какое есть у Уильяма, окруженного семьей и успехом, требовалась невероятная структурированость и сфокусированость в течение длительного времени. А она просто вносит хаос.
Да. И этот момент мне близок. Я разделяю эту идею. Он успешный человек, помимо своей профессии. Наверное, я бы назвал его столпом общества, своего рода знаменитым хирургом, разделяющим сросшихся Близнецов. Учитывая интенсивность его работы, он как бы растворяется в длительных операциях, которые могут длиться шесть месяцев по 14 часов. И я думаю, что в этом есть определенный уровень дисциплины. Я думаю, что он, наверное, сделал штук 50 таких операций за всю жизнь, к своим 50 с чем-то годам, и что он повторяется снова, и снова, и снова. Это похоже на то, словно ему некуда двигаться дальше. То есть, он достиг в своей жизни хорошего уровня, это прочная платформа, но я думаю, что, возможно, он осознает, что в этом есть некое оцепенение. И мне это понятно.
Интересно. Почему тебе это понятно? Можешь ли ты точно определить карьерные цели, которые ты поставил перед собой и достиг, и как только ты их достиг, тебе показалось, что это не так, как ты себе представлял?
Думаю, да... В смысле, для меня это странно, потому что я не мечтал так масштабно. Я...
А на деле вышло чертовски масштабно. (Смеются)
Я думаю, что установил планку на довольно средней высоте, которую я знал, что могу перепрыгнуть, и был очень доволен. А потом появился «Хоббит», о котором я все время думал… Я щипал себя, думая: «Но с такими, как ты, такого не случается». Но, возможно, это потому, что я не установил планку так высоко. Но потом, я полагаю, после такого ты действительно начинаешь чувствовать: «А не повторяюсь ли я?». Потому что есть ощущение, что когда появляется что-то новое – новое предприятие, или новый человек, – это как бы зажигает вас, и эта мелочь действительно вызывает привыкание, но испытать такое можно, только когда это впервые. И фильм «Хоббит» был для меня именно таким первым. Но нельзя... Так что когда приходит второй (такой проект) – он уже не первый. И я думаю, что это одна из тех маленьких... как это слово?.. проблематичных вещей в жизни – что что-то первое ты можешь сделать лишь раз. Поэтому ты вечно в поиске очередного «впервые». Поэтому я склонен вертеть головой в поисках новых целей. Думаю, может быть, это то, что делает Уильям.
Это здорОво или, если отступить на шаг и посмотреть на это, то потенциально это может вызвать навязчивую зависимость?
Я думаю, это... Ты имеешь в виду поиск новых целей?
Ага.
Я думаю, что бросать себе вызов — это здорОво. И это так волнительно, когда появляется что-то совершенно новое, чего ты раньше не делал. Я думаю, что это одна из радостей этой профессии и одна из ловушек. Потому что в моей жизни было так много раз, когда я чувствовал, что хотел бы иметь постоянную работу, я хотел бы гарантированного «Это то, чем ты будешь заниматься в течение следующих нескольких лет». Но в то же время я люблю быть безработным каждые шесть месяцев и думать «Все, работы больше не будет». И тут подворачивается что-то такое...
Немного шлифовки и укладки пола.
Да, я отремонтировал несколько домов в своей жизни.
Я в курсе. (Смеются)
Но да, это пугает, потому что ты остаешься без работы каждые несколько месяцев, и я всегда думаю, что это была моя последняя работа. А потом появляется что-то новое и интересное. А если нет, то я создам ее для себя сам.
Какова была разница между восприятием и реальностью после «Хоббита»?
Я... Восприятие и реальность... Я думаю, что, возможно, ожидал вернуться к тому, с чего начал. Я все еще чувствовал, что это был какой-то несбыточный сон, это была своего рода случайность, этого не должно было произойти, это не было запланировано.
Не совсем. Не совсем. Я все время думал: «Кажется, я отнял чужую работу». Но, учитывая выше сказанное, я осознал ситуацию и выложился на 1000%. И это то, чему я научился в гораздо более позднем возрасте: иногда ты так занят ожиданием, что забываешь просто отметить момент и сказать себе: «Это здорово, тебе так повезло». И я думаю, что за последние лет 10, наверное, у меня было гораздо больше возможностей для этого, когда я буквально держался за своего партнера по сцене и говорил: «Разве это не блестяще, разве нам не повезло?», и максимально использовал каждую секунду. И я действительно так делаю.
Что касается грима с протезами и гигантским молотом...
Ага.
С экстраординарным Uber-молотом (Крокетный молоток в магазине спорттоваров Uber Games). Так вот сыграть эту огромную роль, но также и роль, из-за которой, учитывая твой внешний вид, люди думают: «Это что, тот парень из?..» Как ты с этим справлялся, когда не был в центре внимания в том смысле, что люди сразу узнавали бы тебя?
Да, это немного из области «осторожнее с желаниями», потому что я всегда любил и охотно принимал такую полную трансформацию. Я думаю, в начале своей карьеры я был... как тогда в театральной школе, я хотел надевать глупые парики и контактные линзы, полностью трансформируя себя, чтобы люди совершенно меня не узнавали. А потом в «Хоббите» это свалилось на меня как кирпич, потому что все – каждый дюйм моего тела, кроме нижней половины лица и моей бороды, которая была настоящей, все остальное было покрыто протезами и костюмом: и набивка, и волосы, и все прочее, и компьютерная графика. Так что я как бы наслаждался каждым моментом в этом фильме, в трех фильмах. А по завершении у меня состоялся разговор с одним из моих менеджеров, который сказал: «Это все здорово, но теперь нам придется потратить много времени, убеждая людей, что ты на самом деле был в этом фильме, потому что ты входишь в кастинг-кабинет, и они понятия не имею, кто ты». Потому что во мне шесть футов и три с половиной... шесть футов два с половиной дюйма, и они такие: «Что? Но подожди, разве ты не был тем маленьким парнем в "Хоббите"?». Так что я потратил много времени, как бы сбрасывая эту кожу, но в то же время принимая ее и будучи благодарен за нее. Но я отошел от этого, думая, что больше никогда никакого силикона.
Тебе нравится, когда на тебя смотрят?
Нет. Нет. Думаю, я интроверт. Я начал свою (творческую) жизнь как артист музыкального театра, я был танцором.
Степ, верно?
Степ, да, все это, классический балет, а затем перешел в музыкальный театр песни и танца.
А еще виолончелист?
Виолончелист, да. Тайный виолончелист. И я хорошо создавал впечатление того, кто выглядел так, словно хорошо проводит время, но, когда я подошел к профессиональной стороне этого, то оказывался среди людей, которые действительно являются действительно блестящими артистами. А я просто знал, что во мне нет этой жилки. Меня интересовало что-то другое, поэтому я отошел от этого, вернулся в школу драмтеатра, переквалифицировался во всех остальных аспектах: театральный классический жанр, голос и все такое, потому что понимал, что не смог бы сделать на этом карьеру, ведь вокруг были люди, которые были намного лучше меня (в жанре мюзикл).
Так почему же ты играешь (стал актером)?
Ну-у-у, это же лучшая работа в мире, потому что ты примеряешь кожу кучи других людей. Ты можешь перенестись в жизнь других людей, привнести что-то из собственных инструментов, ноты, по которым ты играешь, – свои эмоциональные ноты. Интересно говорить об этом в разрезе музыки, потому что я всегда чувствовал себя так с персонажем. Как виолончелист я достиг определенного уровня, когда мог играть ноты виолончели. Но я знал, что их больше, были флажолеты и басовые ноты, которые я просто никогда не мог найти. И я чувствую, что в актерской игре каждый персонаж похож на инструмент, и ты играешь его ноты. И когда ты находишь ноту, которую никогда раньше не слышал, не пел, которая никогда не вибрировала, – это делает персонажа интересным. И хотя ты приносишь свой инструмент, но ты играешь чужую мелодию.
Итак, в случае с Уильямом в «Одержимости» пришлось ли тебе задаваться вопросом – как Ричарду, а не как персонажу: могла ли меня соблазнить молодая женщина?
Нет, не совсем. Потому что я не... Я могу прикоснуться к этому, я могу позволить сыграть на себе эти ноты, но это может быть лишь полностью воображаемый сценарий. И на самом деле, когда ты не привносишь свой собственный опыт – и мы с Чарли сошлись на том, что мы оставим нашу личную жизнь за пределами истории...
Которая играет Анну.
Да, Чарли Мерфи играет Анну Бартон. Это на самом деле помогло нам, потому что мы подошли к этому абсолютно свободными от каких-либо предубеждений «вот что я делаю, когда нахожусь в такой ситуации; когда я связываю своего партнера, я делаю так». Мы просто подумали, что это не имеет значения. И это действительно интересно, потому что...
(Смеется) Я устраиваю шоппинг в магазине инструментов...
Да, вот именно! А я узлы вяжу по-другому, да. (Смеется) Это было довольно интересно, потому что ты думаешь: «Я как бы открыт к этому». И что-то негласное стало происходить. Так что к концу истории, когда она... когда Анна прощается с Уильямом, я искренне почувствовал слезу внутри себя, потому что я вырезал... это все Уильям, это был не я. И я действительно... это действительно интересно, я никогда не обнаруживал этого раньше, потому что ты всегда воображаешь. Есть частички тебя и частички героя, но это все был Уильям. И я думаю, это все была Анна. Я думаю, что Чарли оставила... тоже отнеслась к этой истории довольно открыто и незамутненно.
В таком случае было ли тебе легко сбросить образ Уильяма?
Это заняло какое-то время, потому что, опять же, ты как бы несешь тяжесть его вины. И помнится, вскоре после окончания съемок я пошел посмотреть на Индиру в «Дяде Ване» (оговорка, на самом деле в «Чайке») в театре Гарольда Пинтера. Потом мы пошли выпить, и мне все еще было не по себе смотреть ей в глаза из-за того, что я сделал с Ингрид. Так что я все еще немного нес это в себе.
Она заметила это?
Я так не думаю. Не думаю. В смысле, она такая могущественная как богиня в любом...
Ну да, измена ей сама по себе является преступлением. Не говоря уже о том, что ты сделал с собственным сыном.
О чем он только думал? О чем он только думал? В этом заключается одна из блестящих частей переосмысления сюжета – что Анна и Ингрид были воплощены настолько ярко и трехмерно, что ты действительно смотришь на Уильяма и думаешь: «Что ты делаешь? Зачем ты все это рушишь?».
Учитывая, что у меня тоже есть сын-подросток, были моменты, когда я просто ненавидел Уильяма.
Ага.
Потому что я думал о любви к моему сыну и о том, что я никогда не смог бы его так предать.
Ага, а потом ты... да, и глядя на Риша, в котором, опять же, присутствует некая магия. Эта неподвижность и эта непосредственность...
Который играет Джея.
Который играет Джея, да, Риш Шах. Помню, в самый первый день, когда встретил его, я подумал, что это будет очень тяжело. Потому что, опять же, он просто настолько красивый человек, в нем такая прямота, такая открытая честность чисто по-человечески. Он даже не подозревает, что делает это, – он всего лишь смотрит тебе в глаза и просто... Да, это было тяжело.
И там есть реплика твоего тестя, где он говорит, что он (сын) олицетворяет собой то, чем ты не являешься, и это делало его таким прекрасным. Он был всем, чем ты не являешься, и это было пф-ф-ф...
Да и он прав.
Да, это абсолютно верно.
И на это был очень неоднозначный ответ, потому что, как бы Уильям ни позволял кислоте обжечь свою кожу, он восхищается своим собственным сыном, своим собственным творением, понимаешь? Это очень смешанный эгоизм – говорить «Да, это мой мальчик!».
Но сложность человеческих отношений и отсутствие здравого смысла было тем, что, я полагаю, привлекло тебя в этом в первую очередь?
Да, мне всегда казалось, что зритель сможет смотреть и думать: «Слава богу, со мной этого никогда не случалось», или «Это случилось со мной, и это было ужасно», или «Хотелось бы мне почувствовать такой уровень одержимости кем-то, несмотря на последствия». Я думаю, что есть много разных позиций, которые люди займут, и много разных мнений по этому поводу.
Но Анна ужасна, потому что это происходит уже не в первый раз.
Верно.
И мы получаем картину ее собственного детства и того мрака в нем. Людям придется смотреть «Одержимость», чтобы выяснить это. Итак, она просто одна из самых ужасных людей, потому что она такая красивая и знает это. И она точно знает, как этим пользоваться. И, казалось бы, мужчина, который должен обладать всей уверенностью в мире, чтобы просто оттолкнуть ее, – не может этого сделать.
В своей голове я все проигрываю момент из самой первой сцены в баре, где он покупает ей выпивку, говорит, как приятно познакомиться с ней, а затем вызывает такси. Но он этого не делает, он просто позволяет себе... Я могу воспринимать это только одним образом: как будто кто-то предлагает ему дозу высококлассного наркотика, а он думает: «Я справлюсь с этим. Я могу принять одну дозу и буду в порядке». А потом, конечно, не может. Но наркотик настолько неотразим, это как... опять же, эта отсылка к двум инопланетянам, обнаружившим друг друга на чужбине. Когда он идет к ней в квартиру и дверь открывается, возникает любопытство, касающееся всех чувств, которые может испытывать человек. Всех тех нервных окончаний, что тянутся и вопрошают: «Что же я испытаю с этим человеком?»
Но также ты находишься на краю пропасти, что должно было быть... как только ты примешь это решение, все изменится. Абсолютно все отношения, которые у тебя есть, ложь, яд, коррозия, кислота – та кислота, о которой ты говорил. Можешь ли ты назвать какой-либо период в своей жизни, когда ты потерял – (хотя) это не потеря контроля, потому что ты выбираешь, – но ты решил сделать что-то, что, как ты понимаешь, противоречит твоим интересам. Конечно, я не прошу тебя создавать себе какие-либо юридические проблемы, но просто если ты можешь назвать хоть что-то. Или это просто не свойственно твоей натуре?
Нет, не свойственно, и, думаю, именно поэтому я актер. Потому что посредством моей работы я могу упасть с каната, и это, знаешь, я думаю... Поскольку в своей жизни я живу в равновесии и, возможно, даже в скучном равновесии. Но только потому, что на работе я приклеиваю человека к инвалидной коляске, перелезаю голым через стол, откусываю ему лицо и поджигаю. Какая еще работа позволяет такое делать?
О, так ты не делаешь это все время? Да ладно! (Смеются)
С Полагаю, самое близкое, что я могу назвать... Я боюсь воды, но я слегка одержимый лыжник, и думаю, что это один из тех маленьких моментов, когда я немного теряю контроль, всего на секунду. Это как полет или прыжок с парашютом. Есть всего одна секунда, когда ты говоришь: «Я тут ничего не контролирую, и мне это очень нравится».
Пока не наткнешься на очередь сноубордистов, стоящих там, просто болтающих и раздражающих тебя.
Совершенно точно.
Это действительно интересно. Я заглянул на сайт Cibersmile Foundation и увидел приведенную тобой цитату, в которой говорилось: «Как человек, которому в юности говорили довольно обидные слова».
Да.
Можешь ли ты уточнить это?
На самом деле это основа моей следующей книги, так что... (Загадочно хихикает)
Следующей после «Женевы»?
После «Женевы», да. Сейчас я начал набрасывать второй роман, который в действительности полностью отличается от той истории. Но корни его будут в исследовании крошечных разрушительных моментов, произошедших с вами в детстве, которые во взрослом возрасте, возможно, перерастают в значительно большие искажения. Но когда я оглядываюсь назад, я думаю, что это были просто слова. Это были просто слова, но они также были топливом для огня, который давал вам что-то, чтобы зажечь ваш двигатель, выйти в мир и подумать: «Я проявлю себя, я докажу, что вы ошибались».
Занятно. Я не знаю, читал ли ты когда-нибудь книги Энтони Горовица, но однажды я брал у Энтони интервью, и это его отец сказал ему, что он никогда ничего особо не добьется. И он сказал мне, что намеренно не идет на терапию, чтобы справиться с этим, потому что ему нужны эти слова, чтобы двигаться вперед.
Правильно, да, да. И я не одинок в этом, знаешь, я думаю, что каждый человек на планете слышал оскорбительные слова в свой адрес. И особенно сейчас, в это время и в этом месте, в нашей одержимости социальными сетями – это место вредоносных слов. И если ты впустишь их, рискуешь оказаться затопленным (ими) и чем-то похожим на тонущий корабль. Но в то же время... Да, они могут работать на тебя. И забавно, что ты упомянул о терапии, потому что, нет, я не использую работу как терапию, но ты исправляешь некоторые вещи посредством своей работы. Как раз то, что я сейчас делаю в процессе написания – просто немного примиряю это и пытаюсь... Речь никоим образом не о мести, а лишь о том, что «вот что случилось, и вот что стало с этим ребенком».
И очень хорошо, очень успешно то, что стало с этим ребенком, не так ли?
Он хорошо справился. Впереди еще немного (хорошего).
Так что же является топливом, которое питает двигатель, который затем движет тебя вперед?
Это как бы... в то время это было очень ярким (ощущением), а сейчас это больше некий общий водоворот чувств. Чувства небольшого страха идти в школу из-за того, что они могут сказать или сделать. И, да, это больше похоже на чувство типа «Лучше не открывать рот».
Это изменилось, когда... потому что ты резко прибавил в росте, когда тебе было 14, верно? Я имею в виду, что ты вроде как стал – ну, не за одну ночь, но вроде как, по крайней мере, это то, что я читал, – что ты стал ростом практически шесть футов один дюйм.
Я вырос довольно быстро, да, у меня была эта «боль летней выгонки».
Изменило ли это отношение людей к тебе в школе или твое отношение к себе?
Я не знаю на самом деле. Может быть, я всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке, как будто человек внутри не совсем был тем парнем, которого видел внешний мир.
Бобовый ствол, как я описал сам себя.
Да, долговязый, странный, который шатался по полю для регби. Но я все еще немного чувствую себя так. Когда вижу себя в фильме, то думаю: «Это не то, как я, как мне кажется, выгляжу, я не так себя чувствую внутри». Так что да. Но опять же, это то, что я всегда наблюдал в персонаже: то, что происходит внутри, не обязательно то, что мир видит снаружи. И это действительно помогло мне в общении с другими людьми, потому что неважно, что вы думаете о ком-то; независимо от того, каким человек показывает себя миру, ты никогда не знаешь, через что он проходит внутри. И я думаю, что это сделало меня довольно не предвзятым.
Как только ты становишься актером и становишься знаменитостью, такие люди, как я в профессиональном контексте, а также и весь остальной мир в социальных сетях хотят знать, кто же такой Ричард Армитидж.
Ага.
Но причина, по которой ты пошел в актеры, в некотором роде в том, что (благодаря этому) тебе не нужно этого делать (распространяться о себе).
Да, абсолютно верно.
Так как же ты превращаешь этот круг в квадрат?
Потому что я всегда... Я забыл, кто сказал мне это в театральной школе, но, похоже это был очень мудрый наставник, который сказал: «Есть люди, которые идут в вашу профессию, потому что они хотят, чтобы мир знал, кем они являются. А есть люди, которые этого не хотят. Они хотят, чтобы та (их личная) часть была закрыта (для мира). Дело не в том, что она под запретом, просто это не то, чем ты торгуешь. Некоторые люди, да, хотят закрепиться на сцене и на экране, и я ни коим образом не осуждаю, это блестяще. В некотором роде, в этом и разница между кинозвездой и актером. Я думаю, что суть кинозвезды в том, кем они являются, это о них, про них, их имени в рейтингах и все такое. Но полагаю, что я просто нашел свою атмосферу не в том, чтобы стоять перед картиной и кричать об этом. Мне вроде как нравится создать картину, разместить на стене, а затем выйти из помещения и дать людям смотреть на нее.
Как же тогда должно быть неловко чувствовать себя таким привлекательным и обсуждаемым из-за твоей внешности? И твоей игры, конечно же (смеются), но ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду, когда ты был в этом... Боже, когда это было? 2004 год, кажется, ты впервые ворвался на наши экраны?
Правда? Это было в «Катастрофе»?
Нет, о боже, нет, нет. Это было в «Севере и Юге».
О, верно.
Впервые это было в «Севере и Юге» в 2004 году. И буквально сразу же это было...
И это было самым странным. Я читал эту книгу и ни на одну секунду не думал о привлекательности мистера Торнтона, ни на секунду это не приходило мне в голову.
Викторианский фабрикант, да.
Это все было о его влечении к ней, но я никогда не думал... В смысле, я не часто думаю о... Наверное, я...
Ты не думаешь о том, насколько ты привлекателен?
...о тщеславии персонажа.
(Ухохатываются)
«Я скорее думаю о том, насколько я не привлекателен».
Я не... Ой, смех да и только! Полагаю, я действительно добрался до... Мне исполнилось 50 лет во время пандемии, и слегка себя поздравил, мол, мне больше никогда не придется снимать рубашку. (Хохочут) А потом появилась «Одержимость», где «Мы не просто хотим снять рубашку, мы хотим и брюки снять». Я такой: «Да, ладно, больше никогда». Но…
Что хуже: видеть свой голый торс или видеть свою задницу в кадре?
Я никогда их не видел. И не увижу.
Ты не будешь это смотреть?
Я ничего не смотрю.
Так ты их не увидишь...
Я в полном...
То есть, я видел твой зад...
Да, верно. Я никогда не буду смотреть на него. Я в блаженстве забвения, я просто послушаю, что скажут (по этому поводу) все остальные.
Мне кажется, я видел твои ягодицы чаще, чем ты.
Наверное, да, так и есть. Слушай, а когда ты видел свой собственный зад?
Вот именно!
Вот-вот. Так ты хочешь посмотреть?
Нет!
Ну вот.
Боже мой, да он (мой зад) площе, чем Бельгия!
И тут мы солидарны. Я не буду тратить время на разглядывание собственных ягодиц. (Хохочут) Нет, это здорово, я живу в своего рода Утопии Забвения, не пересматривая свою собственную работу. Так что я буду слушать, что говорят другие люди, выслушаю хорошее и плохое, а затем пойду дальше. К следующей работе.
Хорошо. Почему?
Я научился... Опять же, это похоже на те словечки, которые застревают в голове, (поэтому) я не склонен читать обзоры. (Но) Мне дали хороший совет: если ты читаешь все хорошие отзывы, то должен читать и плохие вещи. И ты должен либо верить им всем или игнорировать их все. Я стараюсь максимально присутстввовать, когда я на съемочной площадке со своим партнером по экрану в... Это так ярко для меня, я помню каждую сцену, каждый дубль, я помню, кто был передо мной, я помню, что произошло в дубле – в нескольких дублях, и в тех, которые они не используют, и в кусках, которые они вырезали. А когда ты пересматриваешь (готовую работу), это так разочаровывает, потому что они решили не использовать дубль или вырезали целую сцену. И я лучше буду жить без разочарования и помнить эту сцену, которая произвела на меня такое сильное впечатление. Я прожил это. Мне не нужно пересматривать.
Так ты никогда не видел «Хоббита»?
О, мне пришлось высидеть показ, когда на него пришел принц Уильям. Но у меня был перелет, поэтому я думаю, что задремал, а затем проснулся на титрах. И на самом деле я рад, что был на нем, потому что он (принц) прошел мимо меня, положил руку мне на плечо и сказал: «Это была поистине отличная игра». А моя мама сидела рядом со мной и чуть не взорвалась. Так что это был карьерный взлет, о котором я забыл. Она аж подпрыгивала на своем кресле, потому что принц Уильям остановился, чтобы сказать мне: «Молодец». Так что, да, этот фильм я высидел.
И что, твоя собственная мама не удосужилась толкнуть тебя локтем под ребра, мол,
«Проснись!»
«Ты засыпаешь на премьере собственного фильма!»
Возможно, она тоже задремала.
(Смеются)
Чую, мы тут получаем много эксклюзивов о твоей карьере! Итак, романы – это тоже очень интересно. Не в последнюю очередь, конечно, потому что Харлан Кобен считает «Женеву» великолепной. Насколько это волнительно – вручать (кому-то) свой роман? Забудем о том, что ты светил задом на ТВ, – вручить роман! Потому что это не то, чем ты зарабатываешь на жизнь, верно? Передать его Харлану Кобену, который был на этом шоу пару недель назад, верно? Верно. И давайте внесем ясность: он таки зарабатывает этим на жизнь.
Он действительно зарабатывает этим на жизнь. Это было очень дерзко, но я просто не многих людей знаю в литературном мире, и я решил попросить: «Не мог бы ты просто дать мне цитату для книги, для задней стороны обложки?» На самом деле я как бы использовал его в качестве – он этого не знает, но я был... мы встречались по поводу других проектов, и я как бы без его ведома копался в его мозгу по части процесса написания и, очевидно, наделял его статусом наставника, потому что мне это было нужно. Потому что в то время, когда я дал ему книгу, я все еще занимался редактированием, и мне пришлось нелегко с этим процессом. Я его спрашивал: «Как ты относишься к редактуре?». Потому что я принял это так близко к сердцу. И он был...
Это жестоко.
Это жестоко, да. Я вырезал примерно треть книги.
Ага, у меня было вступление из 10 000 слов, сокращенное до трех тысяч. Нет, ну, кто пишет интро из десяти тысяч слов?
Это много.
Это просто смешно.
Но это похоже на актерский процесс, вроде вырезания сцен. И ты такой думаешь: «Я знаю, вы убрали это, но я-то все равно это прожил». И это лежит где-то там, на полу в монтажной. Так и с текстом – я это написал, этого больше нет в книге, но оно все же где-то есть. И я извлеку этот текст и, может быть, он вернется уже в другой идее. Так что да, я научился любить сокращения. На самом деле книга – следующая книга – называется «The Cut» (сокращения/вырезанные сцены/монтаж).
Занятно, что ты говоришь об этом, потому что написать идеальное предложение – это такая радость, верно? И перечитывать его одно удовольствие.
Да.
Перечитывать его снова – это радость, делать его более плотным, чтобы наполнить энергией.
Да.
И это здорово. Харлан Кобен сказал мне кое-что, что на полпути в процессе написания книги он говорит себе: «Я не силен в этом. Моя предыдущая книга была лучшей из всех, что я написал. Этой никогда не быть такой же хорошей. В этот раз я написал фигню».
Ага.
Что насчет тебя в актерстве?
Да, я заметил закономерность моей психологии, которая заключается в том, что на стадии исследования, когда ты действительно испытываешь возбуждение и воодушевление по поводу того, что ты находишь и открываешь, а затем пробуешь (как звучат) слова, немного репетируешь, проводишь пару дней на съемочной площадке, где все кажется совершенно новым и свежим, и ты чувствуешь, что «я великолепен». А потом ты скатываешься в: «Я сам себе не верю. Я не могу играть. Я отстой». А потом ты словно возвращаешься к некоему колебанию между этими состояниями. Но я всегда... всегда есть ощущение «это было не совсем то, правда? Это было не совсем то». И ты пытаешься снова, и снова, и да поможет Бог режиссеру, который когда-либо скажет: «Хотите еще один дубль?», потому что я всегда отвечу: «Да, я сделаю еще один. Я возьму еще дубль». И я всегда буду брать еще один дубль, потому что всегда есть...
Ты никогда не считаешь его удачным?
Я никогда не скажу: «Да, это все, я закончил». Всегда есть другая версия. И так же с писательством. В данный момент я редактирую свою книгу и все еще делаю... Она была опубликована в аудиоформате, но я все еще вношу небольшие поправки типа «Это же лучше сказать вот так, верно?».
Но ведь «Женева» уже все.
Для «Женевы». (Смеется) Она вышла на Audible, но в октябре выйдет в печатном формате, так что я вношу крошечные изменения, даже не надеясь, что их никто не заметит.
Наверное, они будут на седьмом небе от счастья, когда услышат это. (Смеются)
Кажется, что у меня крайний срок 24 апреля, чтобы внести небольшие изменения.
Как у тебя с дедлайнами?
Думаю, что я довольно хорошо с ними справляюсь. На самом деле это то, чему ты учишься. И снова возвращаемся к профессии танцора и театрального артиста в целом: ты должен быть там в назначенный день, шоу начнется в 19:30, и как только оно началось, будто звучит выстрел пистолета, и ты стартуешь, и нет никаких остановок. А я неплохо разбираюсь в таких вещах. На самом деле у меня это вызывает некий подъем.
Теперь, когда тебе за 50, достиг ли ты того, чего намеревался достичь, если план действительно был? Тут я, конечно, громко заявляю, что у любого из нас есть планы, но...
...плана не было, ага.
Хорошо, ладно. Так что же ты запланировал на будущее? Если смотреть на свой пятый десяток, что ты хочешь сделать? Потому что это знаменует собой другой этап в нашей жизни – нам обоим исполнилось 50 лет во время пандемии. Чего ты хочешь достичь?
Моя мама – моя покойная мама – однажды сказала мне, или я подслушал ее разговор на кухне с ее подругой, которой она сказала: «Когда Рич говорит, что собирается что-то сделать, он это делает». Я не знал этого о себе, когда услышал это. И я просто подумал, если она считает, что это правда, то я не могу подвести ее в будущем. Поэтому дерзнуть поставить цель или план или думать... Знаешь, суть в том, что если, даже просто увидев смутный сон, я скажу «я это сделаю», то как только я это скажу, как только я это сформулирую во вселенную, я не могу этого не сделать. Поэтому, что произойдет между настоящим моментом и этим воображаемым выходом на пенсию, чего не происходит с артистами – лицедеями, как сказал Майкл Болл, «лицедеи не уходят на пенсию». Я сосредоточусь на разработке и продюсировании, надеюсь, напишу больше. И я буду продолжать сниматься в этих работах как актер, пока я все еще ценен на экране. Но, в конце концов, я бы хотел не играть в них, но открыть дверь другим для выполнения этой работы и создать рабочие места для людей в нашей индустрии. Потому что нервное окончание повествования во мне так же живо, как и раньше. И у меня есть свои собственные истории, которые я могу рассказать, и я знакомлюсь с историями других людей, читаю что-нибудь и думаю, что из этого получится блестящий сериал или фильм. Вот, чем я надеюсь заниматься.
Ричард, какое же удовольствие (я получил). Спасибо.
Взаимно. Спасибо, что пригласил.
Счастливо, Ричард. Надеюсь, однажды ты увидишь свои ягодицы.
(Смеется) Никогда. Ни за какие коврижки! (Смеются)
А я шо... а я ни шо... я просто 
