Долог путь от Шервудского леса и подлого Гая Гисборна. В своей последней роли Ричард Армитидж направляется на восток, чтобы сыграть солдата, жаждущего искупления. Приготовьтесь к действию!

В Сохо, в студии, которая занимается озвучанием, Ричард Армитидж перед микрофоном делает разминку. Он сгибает и разгибает руки, притопывает ботинками, делая пробежку на месте. На большом, растянутом на всю стену, экране взрываются здания и тела нагромождаются друг на друга пока наш герой, увешанный оружием спецназовец, наносит свой последний удар. Он издает звуки, похожие на нечто среднее между голосом Джимми Коннорса и ревом раненого быка.

Со времен сделавшей его знаменитым роли угрюмого владельца фабрики Джона Торнтона из экранизации романа Элизабет Гаскелл "Север и Юг" 2004 года Армитидж воспринимался как человек сильный и молчаливый. Он проделал серьезную работу в сериале "Призраки", а в роли Гая Гизборна в "Робин Гуде", оказался тем самым тлеющим углем, что смог поджечь весь лес. Теперь, в своей последней роли отчаявшегося спецназовца Джона Портера в военной драме "Ответный удар" канала Sky1, Армитидж сражается за Британию.

6-серийный фильм, снятый на основе бестселлера бывшего солдата спецназа Криса Райана, представляет собой динамичный триллер, рассказывающий о военных конфликтах в Ираке, Зимбабве и Афганистане. Сам Портер, что необычно для роли типа "пристрели их всех", здесь предстает как человек, разрывающийся между сочувствием и инстинктом убийцы. Армтидж, известный как глубокий актер, привносит экзистенциальную тревогу в процесс вышибания дверей.

"Двери были из пробкового дерева", - протестует он, когда я интересуюсь состоянием его бедных пальцев на ногах. - "Но я понял, о чем вы". Его настоящий голос совершенно нейтрален, в нем нет и следа Лестерширского акцента и аффектированности, с которой говорят актеры. Если вы хотите описать голос - или самого человека - одним словом, это слово будет "вдумчивый".

"На бумаге совершенно очевидно, о чем "Ответный удар", - продолжает он, - "но задачей, которая вела и меня, и сценаристов, и режиссеров, была попытка раскрыть эмоциональную составляющую Джона Портера".

"Как может человек, прошедший подготовку убийца, возвращаться домой, обнимать жену и укладывать спать дочь? Как может солдат не задумываться о том, что ему приказали сделать?"

"Когда я исследовал своего героя, я прочел много материалов о войне и сущности убийства. Была удивительная статистика - мне кажется, это был материал, посвященный наполеоновским войнам, - о том, что на полях сражений находили множество ружей, из которых так и не выстрелили. И это случается до сих пор: когда приказ стрелять отдан, некоторые солдаты целятся выше голов или просто не нажимают на курок. Это как муки совести на поле боя - когда приходит время выстрелить, некоторые люди не хотят или не могут хладнокровно убивать. Когда я это узнал, то был удивлен и мне стало немного легче."

Фильмы, посвященные войне, прошли длинный путь от патриотических блокбастеров, таких как "Взрыватели" или "Там, где мы служим" (последний был выпущен в рамках Британской военной стратегии). "Сейчас такой слепой патриотизм не встречается", - говорит Армитидж, - "мы, как граждане, задаем вопросы. Также со времен Второй Мировой совершенно изменились способы ведения войны. До сих пор существует линия фронта - я говорю о солдатах на улицах Афганистана - но большинство важных решений принимают люди, нажимающие кнопки из безопасного места".

"Ответный удар" действительно раскрывает эту мысль до конца. Я беспокоился о времени, когда Джон Портер должен был стать просто пешкой для тех, кто манипулировал им из Уайтхолла, но он как-то смог избежать этого благодаря собственному размышлению о политике".

Он также удивляет своей превосходной физической формой. Армитидж усиленно тренировался с бывшими спецназовцами, чтобы достичь литых мышц груди и научиться правильно двигаться: "Большая часть подготовки к роли была физической - частично потому, что я должен был пережить съемки (натурные съемки проходили в пустыне в Южной Африке), но в основном потому, что я хотел, чтобы Портер выглядел как спецназовец, а не просто как качок, проводящий в зале по 8 часов в день. Я не хотел, чтобы мой герой выглядел как гора мышц, я хотел, чтобы он выглядел сильным".

Те, кто относит себя к мачо, без сомнения будут благодарны за подобное разделение. Фанатки же (они многочисленны; когда Армитидж (он до сих пор холост и проживает в юго-восточном Лондоне) сыграл свою романтическую дебютную роль в "Севере и Юге", телефонные кабели на ВВС раскалились от их тяжелого дыхания) будут просто счастливы, что их любимец в "Ответном ударе" большую часть времени щеголяет без рубашки.

Крошечная нитка на его синих джинсах неожиданно привлекает внимание актера. Приводит ли его в замешательство растущая слава секс-символа или ему просто скучно?

"Мне это мешает", - говорит он, но сопровождает свои слова по-настоящему смущенной улыбкой и объясняет, что грим, имитирующий раны на теле, оказался очень сильным доводом против неоправданных сцен, где ему приходилось бы обнажаться ("У них уходило по полчаса, чтобы снять с меня эту рубашку"). С изображением экстремального насилия съемочная группа была также крайне осторожна, подчеркивает он.

"С одной стороны, мы решили, что ни в коем случае не должны показывать неоправданное насилие, прославлять и возвышать его. С другой стороны, в жизни каждого солдата наверняка есть момент, когда он как бы оказывается в военном фильме. Есть такое состояние сознания, называющееся "берсеркинг". Оно может наступить на поле боя или на футбольном стадионе - что-то запускает поток адреналина, мировосприятие искажается, и ты оказываешься в мире, где человеческое начало уступает началу животному. Я надеюсь, что мы сумели это показать."

Будучи приверженцем системы Станиславского, год назад для роли в "Призраках" Армитидж подверг себя пытке водой. В "Ответном ударе" также есть сцена с этой пыткой, но на сей раз он решил работать по памяти. "Теперь я знаю этот страх. Я знаю, как будет реагировать мое тело." В любом случае, отмечает он: "Иногда, если сцена выглядит слишком реальной, людям сложно ее смотреть."

"Есть такая странная идея, - говорит он, - превращать войну и убийства в зрелище. Происходит это, наверное, по тем же причинам, по которым огромной популярностью пользуются медицинские сериалы. Не потому что зрители любят смотреть, как люди умирают. Им нравится видеть, как кого-то вырывают из лап смерти. И, пожалуй, в какой-то мере есть в этом что-то от легкого желания нанести себе увечье - мы хотим почувствовать ту боль, которую чувствуют наши солдаты. Однако я понимаю, что в данном случае мы экранизируем художественную литературу. Мы, актеры, никогда не сможем передать, каково это - находиться на поле боя. И наивно считать, что это в наших силах."

Война - это отрезвляющая тема. Интересно знать, всегда ли Армитидж с такой серьёзностью подходит к своим ролям. Его первым профессиональным опытом стала работа в будапештском цирке, где он был "всеобщим мальчиком на побегушках", однако заработал членство в актерском профсоюзе. Бросал обручи жонглерам и в то же время читал Станиславского? "Что-то вроде того, - говорит он. - Я люблю как бы находиться в голове персонажа на протяжении всего дня. Когда я играл Гая Гизборна, большую часть дня был сердит на людей. Я был ужасным собеседником."

Съемки в комедии, считает он, могли бы стать разумным карьерным ходом. "Думаю, мое серьезное лицо уже наработано, - без тени улыбки говорит он. - Я могу показать "замешательство и гнев" или "крайнюю панику". Если я еще освою "шутливость", у меня в запасе будет целых три выражения лица."

Становится понятно, что Армитидж из тех, кто долго собирается. Он готов показать свою смешную сторону, он хочет этого, но ему нужны определенные условия. Серьезное отношение к жизни, рассказывает он, укоренилось в нем в 14 лет, когда он внезапно вырос до 188 см.

"Я был долговязым. Я всегда хотел быть на пару дюймов ниже. И, полагаю, на меня всегда смотрели как на взрослого. Мне никогда не ерошили волосы со словами "Какой прелестный ребенок"."

Однако было в его жизни некое ощущение судьбоносности. Его отец, инженер по профессии, с большим интересом изучал историю Ричарда III, и Армитидж рос с ощущением родства с загадочным королем.

"Меня назвали Ричард и я родился 22 августа, в день смерти Ричарда III, так что да, полагаю, какая-то связь всегда присутствовала в моей жизни. Я бы с удовольствием сыграл его, но не шекспировскую версию, которая сама по себе скорее миф. Фигура Ричарда окутана загадками. Мне нравится видение его как человека не амбициозного, неожиданно для себя и практически вопреки собственным инстинктам оказавшегося на пути к короне. В какой-то степени это напоминает мой характер. Я, наверное, уже слишком стар для этой роли - в следующем году мне исполняется 40 лет - но тем не менее я хочу погрузиться в эту историю."

А что будет, если ему поступит наконец-то звонок из Голливуда? "Это одна из тех возможностей, реальность которой я постоянно и остро ощущаю и не представляю, что может мне помешать сразу же начать собирать чемоданы, - говорит Армитидж. - Насколько ограничено количество ролей в Великобритании, настолько же оно бесконечно в Штатах. У меня такое чувство, что те 15 лет, которые мы здесь возились с реалити-шоу, американцы потратили на развитие действительно качественного телевидения. Я не говорю, что у нас нет талантливых людей, но у нас не запускается так много новых сериалов, мало возможностей пробовать что-то новое."

Короче говоря, Армитидж не отказался бы от большого приключения. "Знаете, что я люблю? - спрашивает он. - Лыжи. Стремглав нестись вперед. Я одновременно люблю и не люблю контролировать то, что со мной происходит. Поэтому хорошие моменты в жизни - действительно хорошие - это те, где я не могу контролировать абсолютно ничего".

Кажется, одна только мысль о лыжах позволяет ему расслабиться. Он опасно откидывается на стуле, раскрывает руки, закрывает глаза и заигрывает со сладострастной мыслью о падении. И именно в этот беспечный момент понимаешь, что "берсеркинг" Ричарда Армитиджа - это зрелище, которое нельзя пропустить.

It’s a long way from Sherwood Forest and the dastardly Guy of Gisborne. In his latest role, Richard Armitage heads east to play a soldier looking for redemption. Prepare for action!

In a Soho voice-over suite, Richard Armitage is limbering up in front of a microphone. Arms pumping, boots pounding, he sprints on the spot. On a massive, wrap-around screen, buildings explode and bodies pile up as, on cue, our hero delivers his coup de grace, a weapons-grade grunt. He sounds like a cross between Jimmy Connors and a wounded bull.

Ever since his breakthrough role as saturnine factory boss John Thornton in the 2004 BBC adaptation of Elizabeth Gaskell’s North & South, Armitage has excelled as the strong, silent type. He endured hard labour in Spooks, and as Guy of Gisborne in Robin Hood he smouldered fit to burn the greenwood down. Now, in his latest role as Special Forces desperado John Porter in Sky 1’s new war drama Strike Back, Armitage is shouting for Britain.

Adapted from the best-selling novel by former SAS soldier Chris Ryan, the six-part series is a high-impact thriller set against the conflicts in Iraq, Zimbabwe and Afghanistan. Porter, unusually for a shoot-‘em-up role, is a man torn between conscience and killer instinct. Armitage, a famously intense actor, brings a kind of existential angst to the act of kicking down doors.

"They were balsa-wood doors,” he demurs, when I enquire after his poor toes, "but I take the point.” His natural speaking voice is classically, carefully neutral; there is no hint of his native Leicestershire and no actorly "overspeak”. If you had to describe the voice – or the man – in one word, it would be "thoughtful’.

"On paper, it’s pretty obvious what kind of drama Strike Back is,” he continues, "but the driving challenge for me and the scriptwriters and directors was to try to capture the emotional centre of John Porter.

"How does a man become a trained killer and then go home and put his arms around his wife and rock his baby daughter to sleep? How can a soldier not have a conscience about what he’s being asked to do?

"When I was researching the character, I read a lot of material on war and the nature of killing. There was a very surprising statistics – I think it was from the Napoleonic Wars – about the number of muskets they found on the battlefield that hadn’t been fired. And it still happens: when the call to fire comes, some soldiers either fire high or they simply don’t fire. It’s like conscientious objecting on the battlefield; some people, when it comes right down to it, won’t or can’t kill in cold blood. I was surprised – and slightly relieved – to know it.”

War films have come a long way from the era of patriotic blockbusters such as The Dambusters or In Which We Serve (the latter was put out as part of British War Effort). "That blind patriotism isn’t there now,” says Armitage. "Our instinct, as civilians, is to question. Also, the nature of warfare has changed completely since the Second World War. There is still a front line – there are people on the streets in Afghanistan – but so many of the big decisions are taken by people pushing buttons in back rooms.

"Strike Back really drives that point home. I worried for a time that John Porter was just going to be a tool for the manipulators back in Whitehall, but he’s kind of saved from that by his own political mind.”

He also has the advantage of an astonishing physique. Armitage trained hard with ex-SAS operatives to develop bullet-bouncing pecs and the appropriate body language: "A lot of the preparation for the character was physical – partly because I needed to get through the shoot [the series was filmed on location in the South African desert] – but mostly because I wanted Porter to look as if he was SAS, and not just someone who was pumped up because he was working out in a gym eight hours a day. I didn’t want the character to look ‘buff’. I wanted him to look strong.”

Macho types will doubtless appreciate the distinction. Female fans (and they are legion; when Armitage, who’s single and lives in south-east London, made his romantic debut in North & South, BBC switchboards were jammed with heavy breathing) will just be happy their man spends a good part of Strike Back with his shirt off.

A speck of lint on his blue jeans suddenly demands the actor’s attention. Is he embarrassed by his towering sex-symbol status, or just bored?

"Baffled,” says Armitage, shortly, but he follows through with a genuinely bemused smile, before explaining that the elaborate body-wound make-up applied for Strike Back mitigated strongly against gratuitous nudity. ("It took half an hour to get that shirt off.”) The production, he points out, was similarly sparing about the depiction of extreme violence.

"On the one hand, we decided that at no point must we make the violence gratuitous, or glorified, or any more elevated than it really is. On the other, there must be a point in a soldier’s career where he feels like he’s in a war movie. There is this state of mind which is called ‘berserking’. You get it in war and you get it in football crowds – where something triggers the adrenalin and there is kind of surge mentality; you break through to a place where everything suddenly becomes much more animal. I hope we’ve accessed a bit of that.”

An adherent to the Method school of acting, Armitage last year drew censure from some quarters when he put himself through the torture of waterboarding to research his role in Spooks. There’s another waterboarding scene in Strike Back, but this time he’s working from memory. "I already know about fear. I know how my body will react.” In any case, he points out, "Sometimes if a scene is too real, people can’t really watch it.”

"It is,” he acknowledges, "a very strange concept to make entertainment out of war and killing. I suppose it’s the same reason we like medical dramas so much. It’s not that you like seeing people dying; it’s that you like seeing them snatched from death. In a very mild way, there’s a slight sense of self-harm; we want to feel a little bit of the pain our boys are feeling, but I’m absolutely aware that we’re making drama out of fiction here. We’ll never capture, as actors, what it’s really like to be out there fighting. And to believe that you can is incredibly naïve.”

War is sobering subject, but you wonder if Armitage brings this degree of earnestness to all his roles. His first professional engagement was with a circus in Budapest where he earned his Equity card as "all-round dogsboy”. Was he reading Stanislavski as he threw hoops to jugglers? "Petty much,” he says. "I like to kind of stay in the character’s head for most of the working day. When I was playing Guy of Gisborne, I spent most of the day being really narky with people. I was really horrible to be around.”

Comedy, he feels, would be a wise career move. "I think I’ve perfected my serious face,” he says, deadpan. "I can do ‘confused and angry’ or ‘utter panic’. If I could do ‘humorous’ that would give me three faces to pull.”

Armitage, you realise is a slow burn. He’s ready to be funny, he’s willing to be funny, but the conditions has to be right. The seriousness stems, he says, from hitting 6’2” at the age of 14.

"I was gangly. I always wanted to be two inches shorter. And I suppose I was always looked at in certain adult way – I never had that hair-ruffling ‘aren’t you cute?’ thing.”

He did, however, have a strong sense of destiny. His father, an engineer, had a passionate interest in Richard III, and Armitage grew up with a sense of mystic kinship to the enigmatic king.

"I was called Richard and I was born on August 22, the day Richard III was killed, so yes, I guess the connection’s always been there. I’d love to play him, though not necessarily the Shakespeare role, which is mostly myth. There’s a darkness and mystery to Richard. I like the idea of someone who isn’t ambitious, but gets put on a fast track to the crown and almost finds himself there against his instincts. I feel that, in a way, I have a similar temperament. I might be just a bit too old to play him – it’s the big 4-0 for me next year – but I do have a need to explore that story.”

And if he were to receive the scarcely less urgent call to Hollywood? "It’s one of those things I’m actuely aware of and I can’t imagine a reason why I wouldn’t go,” says Armitage. "There’s a limited amount of work here and an infinite amount of work there. I feel we’ve probably spent the last 15 years nurturing mediocrity with reality TV in Britain, and I get the feeling that Americans have been busy making a lot more good drama. It’s not that we don’t have the talent, but we don’t have the same pilot culture; there’s not the same opportunity to try out new things.”

In short, Armitage is up for the big adventure. "Do you know what I really love?” he offers, "I love skiing. I love that headlong rush. Because I have this love-hate relationship with control, the good moments, the best moments, are when I’m out of control.”

Just the thought of it seems to relax him. Tipping precariously on his chair, he spreads his arms, shuts his eyes and flirts, voluptuously, with falling. And in that one, unguarded moment, it hits you that Armitage berserking would be something to see.